– Мне очень трудно вам возражать…

– Вот и не надо.

– Не могу не возражать! Я не буду с вами спорить – кто же будет спорить, – конечно, ничего страшнее таких конфликтов нет. Но послушайте. Давайте будем честны. Это не античеченский митинг. Вы же прекрасно понимаете, что это за митинг. Против кого он. Это ужасная подмена понятий…

– Вот не надо мне тут про подмену. Вы меня простите, я не хотел этого аргумента, но придется: вы мало что видите издалека. Я вижу, что вы по-русски и говорите, и читаете, и за прессой следите, но чтобы понимать, что тут творится, надо тут быть внутри. Я понимаю, что у вас Россия – специализация. Учите матчасть, как молодое поколение говорит… уже даже не говорит. Вы знаете, что тут творится с гастарбайтерами? Вы знаете, что у нас было с таджиками? Да господи, что говорить – что у нас в обществе творилось после двух чеченских кампаний, после трагедий этих всех!

– Пожалуйста, пожалуйста, дайте мне сказать!

– Нет уж, милая моя, это вы мне дайте договорить! Вы знаете, какой ценой далась эта ненависть? Вы знаете, сколько жизней? Вы понимаете, что мы сейчас все – мы, интеллигенция! – мы вслух говорим «чеченский след» – и не краснеем! Нормально нам это! «Чеченский след»! Своим ртом мы это говорим – и нигде-то у нас ничего не свербит. Нормально нам это! Ксенофобия – страшная вещь, это яд, разъедающий кровь!.. (Потихоньку завожусь, даю театр, включаю режим вздорного старикана.) Вы мне сейчас будете объяснять, что молодежи надо снова эти идеи внушать? Что их надо на этот митинг пускать? Что вы мне тут предлагаете?

– Я предлагаю вам не заниматься манипуляциями и демагогией. (Ох, трудно. Но нужно. Сколько я могу еще изображать восторженную девочку, поклонницу талантов? Всему есть пределы.) Это не античеченский митинг, и вы это прекрасно знаете. Никто к национальной розни не призывает…

– Это вы озлобленной толпе будете объяснять? Это вы им будете объяснять: вы не против тех вышли, вы против этих? Я на вас посмотрю, они вас же первую порвут на части за ваши, извините, черные кудри, за вашу восточную внешность.

– Да кто меня порвет-то? Протестный электорат? Люди, которые…

– Да какой там, к дьяволу, протестный… Вы их видели? Я их видел. Это звери. А им кость кидают, и вы это поддерживаете.

– Григорий Григорьевич, дайте мне договорить!

– Да что вы мне можете сказать? Это вы живете в Израиле – вы, не я! Вы должны знать, что такое эти конфликты. Но вас то ли история ничему не учит, то ли вам на Россию плевать!

– Слушайте, это уже непристойно!

– Именно! Именно что непристойно!

Интервью кое-как закончено. Девушка-интервьюер отключается. Он сидит, сгорбившись, в кресле. За окном – Большой Каменный, пробка, машины гудят, привычная картинка, но у него не то перед глазами: шоссе, шоссе, шоссе, хилые деревца, бетонные заборы. Он с самого начала предупредил, что про Димку не скажет ни слова, и не надо даже спрашивать, просто сразу выгонит, и не будет вообще никакого интервью. Бетонные заборы, разбитая дорога, какое-то тягучее серое болотце, если смотреть направо, съеденные зимой хлипкие деревца, если налево. И такое безжалостно синее небо. Болотце и деревца, экий язык-то у меня. Былинный. Как бы так ехать и ехать, чтобы никогда не приехать, чтобы это не кончалось, чтобы не увидеть никогда этого указателя – ИК-734.

........................

Это интервью вышло в издании «Гаарец» в конце 2018 года.

........................

А Тами выключает компьютер, выходит из квартиры и идет в Старый порт. Думает она так: завтра ехать к бабушке, значит, надо захватить из дома пару ее легких сарафанов, потому что стало совсем жарко, и купить гранатов. Какое же тяжкое было интервью. Как же с ними тяжело. И русского мне не хватает: вроде и родной, а вроде и нет. И вот такой спор вытянуть сложно. Хотя разозлила я его сильно. Для интервью это все может быть вполне и вполне неплохо. Но что ж я все время сдаюсь-то, что я их жалею, зачем выключаю камеру. Эх, Ар, зачем ты мне про них про всех рассказал? С другой стороны – такой материал для исследования.

Арик, раздолбай.

На набережной она закуривает.

Радость моя. Ты моя радость.

Арик на фотографии в форме и с узи – дурная порнофантазия. «Ар, сходи постригись, ты уже как я не знаю кто». Арик по утрам, зарастающий за ночь моджахедистой щетиной, сонный, несчастный, говорит: «Тами, можешь просто не мучать меня? Можешь просто убрать будильник? Ну ты садистка, что ли?» А когда она через двадцать минут боя и ора вываливает его с матраса на пол, продолжает дрыхнуть на полу, смотрит жалостно одним полуоткрытым глазом – «Сейчас еще бриться меня погонишь? Ну задолбала, ей-богу, отвали, я сплю, я все равно никуда не пойду». Или она ноет, что ничего не получается с работой опять, а он просто хохочет: «Дурочка, даже слушать не хочу, иди, всех победишь, ты своих сил не знаешь. Спорь, ругайся! Всех победишь, всех». Или она вопит на автобусной остановке: «Ты или издеваешься, или это просто болезнь! Ты не можешь прийти вовремя! Никогда! Ты на мои похороны опоздаешь! Если ты не можешь сам с собой справиться, пойди к врачу! Ты задолбал опаздывать каждый раз, ты просто задолбал!»

Мне столько нужно тебе всего сказать.

И катит, и катит волны море. Спросишь, какая у меня эротическая фантазия, я тебе скажу: ты уже все сделал как нужно, теперь я только хочу напиться с тобой ночью на берегу.

– Сколько вам лет?

– У вас есть это в бумагах.

– Сколько вам лет?

– Тридцать пять.

– Ваш род деятельности?

– Физиологическая оптика. Если вы спрашиваете, чем я сейчас занимаюсь, – ничем. Я последние два месяца провел в психоневрологическом интернате. Там довольно сложно чем-то заниматься.

– Чем вы занимались до этого?

– Построением академической карьеры.

– Где именно? Где вы работали?

– Преимущественно за рубежом.

– Какой сейчас год?

– 2019-й. Январь, если вас это интересует.

– Когда и почему вы переехали в Россию и прервали карьеру?

– Пару лет назад. У меня были на то личные причины.

– Вы отказываетесь о них говорить?

– Отказываюсь.

– Вы перенесли операцию по смене пола. Это была ваша инициатива?

– Да.

– Где она проходила?

– В Калифорнии. В Good Samaritan Hospital.

– Что навело вас на мысль об этой операции?

– Вся моя жизнь.

– Пожалуйста, подробнее.

– Давайте подробнее. Вы верите в Бога? Или когда-нибудь ходили в женскую консультацию?