– Допустим. Но где результат?

– Исцеление – это взаимообразный процесс. В нем участвуют оба, и врач, и пациент. А вы хотите всю ответственность переложить на меня. Так дело не пойдет.

– Что еще от меня требуется? – насупился Чемагин. – Я выполняю все ваши рекомендации, а толку ноль.

– Вы обещали подумать, зачем вам нужна ваша болезнь. Какую выгоду вы извлекаете из нее?

– По-вашему, мне выгодны мои мучения?

– Ваш ум говорит, что нет. Но я отказываюсь общаться с вашим умом. Мне нужен контакт с вашей сутью! Вы закрылись от чего-то в себе, Чемагин. Вы играете в прятки с самим собой. И хотите вовлечь в эту игру меня.

– Вы просто бессильны перед недугами и не нашли ничего лучшего, как обвинять больных в том, что они больны, потому что сами хотят этого. Обратитесь к психиатру, доктор, его консультация пойдет вам на пользу.

Бортников пропустил его колкость мимо ушей.

– Ваше подсознание цепляется за боли в спине, у вас есть железная мотивация иметь их, как… Как что, Чемагин?

Пациент не нашел ответа. Его что-то беспокоило, мешало сосредоточиться. Он пытался сообразить что. Неужели назойливая бабенка и ее спутник? Тот кашлял и не участвовал в разговоре. Черт! Точно, они. Ему стало не по себе, как только они зашли во двор. Особенно подозрительным был мужчина. Чемагину не хотелось встречаться с ним взглядом.

– Вы меня не слушаете…

– А?.. Да вы меня достали своими лекциями! – рассвирепел больной. – По-моему, вам следует переквалифицироваться в священника. Будете пудрить людям мозги и ловить кайф! А меня увольте…

Он вышел из роли и заговорил на другом языке. Еще немного, и Бортников понял бы, кто стоит перед ним, прикрываясь маской шофера-дальнобойщика.

Между тем Чемагин мысленно представлял себе тех двоих. Чем они его задели, заставили нервничать? Доводилось ли ему раньше встречаться с ними?

Мариша опустила голову, выводя в журнале какие-то каракули. Этот пациент пугал ее. У него злые глаза и мстительная натура. Пожалуй, с него станется настрочить жалобу на доктора и попортить ему кровь. Бортникову придется уезжать из Грибовки, и она никогда больше его не увидит. Конечно, если он не возьмет ее с собой. А он – не возьмет! Недавно они страстно целовались в темноте у забора, а теперь он делает вид, что ничего не было.

Мариша изо всех сил сдерживала слезы, стоило ей вспомнить о своих разбитых мечтах.

– Я на вас не в обиде, Чемагин, – обронил доктор, глядя на часы. – Борьба с болью испортила ваш характер. Идите и продолжайте пить лекарства. Это вам по вкусу и вполне логично, верно? Лелейте свою логику дальше! Ваш ум будет удовлетворен… и что с того?

Больной помрачнел, рассеянно кивнул и вышел из кабинета. За дверью он нахлобучил на голову шапку и шагнул в сени. Что за день сегодня? Прошвырнуться, что ли, по пустырю? Занятное местечко…

Он спустился с крыльца, не глядя на Ларису и ее спутника, и устремился на улицу. Ноги сами понесли его к зарослям орешника, над которыми торчали печные трубы бараков…

Ночью Пашка глаз не мог сомкнуть. Вспоминал гогочущих дружков и слова матери, что, в случае чего, вину за убийство медсестры Авиловой свалят на него. Парень гнал от себя дурные мысли, но те становились страшнее и страшнее. Он ворочался с боку на бок, сердито сопел и строил планы побега. Если уж «запахнет жареным», как выразилась мать, лучше укатить куда подальше. Хоть в Москву. Затеряться там, залечь на дно. Устроиться грузчиком на рынок…

От душевных переживаний или от дешевого пива у Пашки пересохло во рту. Он прошлепал в кухню, зачерпнул кружкой воды из ведра и выпил большими глотками. Потом подкрался к чулану, проверил замок, приставил ухо к двери и прислушался. Не скребутся ли крысы?

Никаких похожих звуков. Только мерно посапывает мать в приоткрытой спальне. Из комнаты дядьки не было слышно храпа. Пашка, ежась от холода, заметил свет в щели и решил подсмотреть, что делает больной. Он тихо оделся и выскользнул из дому. Нужное ему окно выходило в сад. Парень топтался на пожухлой траве, становился на цыпочки, вытягивал шею. Тщетно.

– Ни хрена не видно…

Он сбегал на веранду за табуреткой, пристроил под окном и влез на нее. Табуретка опасно накренилась. Но Пашка не боялся упасть. Его внимание было поглощено странным поведением дядьки. В проем между шторами виднелась согнутая мужская фигура. Больной сидел боком и что-то пристально разглядывал.

– Читает, что ли?

Должно быть, дядька почувствовал посторонний взгляд и повернулся к окну спиной. Парень не видел, что у него в руках. Может, книжка…

Он продрог и хотел уже слезать с табуретки, как дядька начал странно размахивать руками, словно отбивался от кого-то. Потом упал на кровать и завопил не своим голосом. От неожиданности Пашка покачнулся, табуретка завалилась, и он оказался на земле.

– Блин…

На крики брата прибежала мать в ночнушке и накинутой сверху шали. Пашка поспешно метнулся в дом, сорвал куртку, разулся и бросился в горницу. В соседней комнате что-то падало, больной орал благим матом, мать ему вторила.

– Что с тобой, Мишаня?.. Тебе плохо?.. Помогите кто-нибудь!.. Пашка! Пашка!

Парень осторожно заглянул в распахнутую дверь. На комоде горела настольная лампа. Брат и сестра боролись на разоренной кровати. Подушки валялись на полу, одеяло съехало.

– Это же я, Мишаня!.. Анюта!.. Погляди на меня!.. Это я! Анюта!.. Господи, да что же это!.. Пашка!.. Где тебя черти носят? Давай, помогай!

Вдвоем им не сразу удалось угомонить больного и убедить его, что он среди своих. Щеки Михаила пылали, рот перекосился, в глазах мелькало безумие.

– Воды принеси, – приказала мать, гладя брата по голове, словно ребенка. – Успокойся, Мишаня. Все хорошо… все хорошо… Это я, Анюта. Узнал меня?.. Узнал!.. Слава богу! Все хорошо…

Пашка побежал к ведру, зачерпнул воды, но у него так дрожали руки, что он половину расплескал.

– Че с ним, ма?

– Не знаю, сыночка! Приступ какой-то.

Анюта пыталась напоить брата водой, тот отталкивал кружку, но в конце концов сделал пару глотков. Лицо у него медленно прояснялось, гримаса ужаса разглаживалась.

– Что… что это было?

Больной не мог вымолвить ни слова. Он сжал губы и озирался по сторонам. До него начало доходить, что рядом сидит сестра, стоит испуганный племянник…

* * *

В кабинете врача витала смерть. Ренат ощущал ее так явственно, что у него сводило скулы.

– Ну как, меньше кашляете? – осведомился Бортников. – В легких чисто. Но вид у вас не очень.

– Я крокодила боюсь, – пошутил Ренат, указывая на изображение рептилии. – Просто жуть берет.