Когда 15 июля 1995 года Цезарю исполнилось семнадцать лет, он уже стал исключительным поваром. Очаровывал он не только своим кулинарным талантом, но и своей привлекательной внешностью: высокий и худой, лицо и тело гармоничны, длинные вьющиеся каштановые волосы, черные, словно угли, живые глаза, ловкие руки с длинными пальцами двигались, словно крылья колибри, говорил Цезарь мало, размеренно и улыбался, не меняя чувственной формы губ. Его замкнутый характер сразу же располагал к себе, однако что-то в минеральном блеске его глаз заставляло чувствовать, что его душу питает опасный огонь.

В том возрасте, когда другие подростки начинают познавать лихорадящее тело буйство крови, когда кожа краснеет от вихря беспорядочных эмоций, когда дыхание распаляет грудь и губы, Цезарь радостно влюбился в написанные двоюродными братьями его прабабушки заклинания. Это сильное единение с предками восхищало его больше, чем что бы то ни было на свете: он знал, что существует мудрость, сокрытая в словах, рисунках, графиках необыкновенной «Поваренной книги южных морей». «Разве эти страницы не были написаны рукой, принадлежавшей кому-то из моей собственной семьи?» — думал Цезарь, и он ничуть не ошибался. Потому что совсем не сложно понять, что именно так поступает время, соединяя самое отдаленное прошлое с настоящим; порой достаточно единственной книги, чтобы показать: вечность заключена в древних знаках и тысячелетних рецептах, которые очень немногие могут истолковать верно, вот так сведены воедино все вопросы и все ответы, большие тайны, которые раскрываются лунатикам, головоломки, которые ждут не дождутся непобедимого чародея, Евангелие, которое настойчиво требует и призывает голос, способный без искажения донести смысл чудотворного Слова Господня.

Вот что сделала «Поваренная книга…»: благодаря ей Цезарь открыл, что поварское ремесло дает для ублажения чувств много больше, нежели изысканные удовольствия, как в свое время это представляли себе Лучано и Людовико Калиостро, молодой повар также понял, что нескончаемого очарования вкусами и ароматами достаточно, чтобы достичь самой совершенной формы счастья.

И ни за что на свете он не собирался упускать эту возможность.

Цезарь Ломброзо вырос, окруженный магией вкусов и ароматов, которые полнили ресторан «Альмасена», он жил очарованный гастрономической литургией, которую он вычитывал из «Поваренной книги южных морей». Часами он сидел, околдованный аппетитными иероглифами, которые только он мог истолковать и превратить в неповторимые блюда, как, например, аристократический «Узел из креветок и спаржи», который он в чистом виде выделил после плавания по страницам, каковые Лучано посвятил дарам моря, он его готовил из поджаренных до хрустящей корочки креветок, маленьких кусочков копченой свинины из Тандиля, зеленой спаржи, соевого соуса, лука-батуна, порезанного кубиками картофеля, измельченного кориандра и шнит-лука, черного молотого перца и самой малости острого перца. Это изысканное кушанье Цезарь рекомендовал подавать с вином из бархатистой лозы — с таким, как шираз из долины Родано.

Упорные кулинарные старания сироты были кисло-сладким бальзамом для Рафаэля Гарофало, он неоднократно страдал от суровой сдержанности, которую проявлял по отношению к нему и работникам ресторана его племянник. В самом деле, далеко не просто было разговаривать с Цезарем, все старались завоевать его доверие, но результаты были весьма плачевны. Со временем Рафаэль смирился с очевидным: была какая-то неизвестная причина, отдалявшая их друг от друга, по одной стороне шел дядя, а по другой — племянник, порой Рафаэль даже чувствовал, как черные глаза сироты пугают его, и он боялся предположить почему, но страшный взгляд, рождавшийся в детских глазницах, шел словно из мрачной пропасти. Происходило ли между ними на самом деле что-то серьезное? Или, быть может, Рафаэль был пленником обычной ревности и беспричинной зависти, которые терзали его?

Беттина Ферри, наоборот, была очарована загадочной аурой своего племянника, с того самого дня, когда она отправилась в Детский приют, она со страстной преданностью защищала его, возможно, Беттина видела в нем сына, которого сама она не могла иметь, она шагу не давала ему ступить, чтобы не приласкать его, словно какой-то бесценный талисман. В ту пору Цезарю было немногим более трех лет, ему с большим трудом удавалось привыкать к «Альмасену» и своим новым опекунам, поначалу он смотрел на них с мрачным недоверием корморана, он почти не разговаривал с ними, к тому же по ночам его посещали странные кошмары, которые Беттина унимала, лаская племянника и нашептывая ему на ухо колыбельные на итальянском языке. Но Цезарь рос и все меньше страдал от подозрений и суеверий, которые терзали его, мало-помалу у него появились свои собственные тайны, посреди засушливой пустыни своей короткой жизни он нашел реку спокойствия. Неожиданно его оставили в покое дурные сны, хотя редко он засыпал без того, чтобы тетя ласково не нашептывала ему колыбельную. Этот ритуал, когда его кожи касались теплые руки, стал для Цезаря любимым, он служил утешением всех его страхов, возникающих в памяти, запертой и охраняемой каким-то безликим и безымянным цербером.

Бедняга Рафаэль Гарофало так никогда и не добился того, чтобы Цезарь сердечно относился к нему; без сомнения, кощунственная война, в которой по обе стороны баррикад святые и бесы, столкнула их в молчаливом, но неминуемом противостоянии. Стоит обратить внимание на то, что спокойный булочник отчаялся даже заслужить расположение маленького сироты, но как дядя, так и племянник прежде выкопали траншеи, а уже потом выбросили белые флаги перемирия.

Не отдавая себе отчета, не осознавая того, Рафаэль и Цезарь возненавидели друг друга по одной и той же причине — из-за любви к Беттине.

Пабло Марцолло, повар, которого нанял Рафаэль Гарофало на должность шеф-повара «Альмасена», родился в сороковые годы в Байа-Бланка, его семья перебралась в Мар-дель-Плату незадолго до того, как он пошел в школу. Марцолло вырос в районе Ла-Перла, где его отец купил скромный домик, там же он очень быстро почувствовал в себе призвание к кулинарии. В пятнадцать лет он уже работал помощником повара на кухне «Королевского отеля», просторного и изящного здания, возведенного в начале XX века на холме Санта Сесилия, рядышком с пляжами Пунта-Иглесья и Ла-Перла. В отеле молодой ученик от гастрономии превратился в виртуоза кухни, но слава, которую Пабло зарабатывал как мастер своего дела, испарялась по вине его строптивого и ревнивого характера, неприветливого стиля общения и своего похожего на кратер вулкана рта, безостановочно извергающего грубости и хамство. На одном месте он долго не задерживался и постепенно привык переходить, словно легионер, с одной кухни на другую. Жаль, потому что ему приписывают несколько гениальных кушаний, которые потом, отточенные модой и самыми разнообразными стилями, пополнили собой справочник лучшей аргентинской гастрономии. На его рецепты не ссылались именитые повара современности — те, которые, слегка изменяя, заимствовали их, поступали они некрасиво, даже не вспоминая автора вкуснейшего кушанья: так было в случае с восхитительной формулой, используемой Пабло для ныне знаменитых «Золотистых отблесков из креветок и мидий», которые он готовил с только ему известными количествами просеянной муки, оливкового масла, творога, резаного лука-шалота, острого пармезанского сыра; такая масса становилась необыкновенной, когда в нее добавляли соус из мидий, белое вино, порезанный лук из Фигераса и очищенные сырые креветки. И как же стали известными «Золотистые отблески» Пабло Марцолло? Благодаря неожиданной наглости популярной певицы и актрисы Моны Касандры, женщины с пышным телом и тайными достоинствами, которая несколько сезонов с успехом выступала в лучших эстрадных театрах Мар-дель-Платы. Мона Касандра была естественно бесстыдна и пьянила мужчин своим талантом, который использовала на телевидении и в театре, фотографии ее обнаженного тела появлялись в самых известных журналах, а ее огромные, словно луны цвета алебастра, мясистые груди и ягодицы являлись мужчинам страны в их самых непристойных фантазиях. Ее без всякой меры любили, ругали или завидовали ей, Мона Касандра обладала двумя феноменальными качествами, которые с годами вывели ее на вершину аргентинской сцены: она была такой же наглой, как и безнравственной. Это она придумала порнографическую телевизионную передачу, в которой раскрывала эскатологические подробности частной жизни самых известных людей, включая политиков и членов правительства, предпринимателей и чиновников, также ей удалось сыграть в одном телесериале, снимавшемся в Мексике и Майами, главную роль — монахини, влюбленной в приговоренного к смерти заключенного. Кроме того, она вела эротическую колонку в самой читаемой в стране бульварной газетенке, провела развлекательную программу вопросов и ответов о сексе, которая, как поговаривают, была как гром среди ясного неба, потому что при военной диктатуре бросила вызов хилой церковной морали. На что только не вдохновлялась «монументальная Мона», как ее называли почитатели! Летом 1975 года Мона Касандра выступала со своим спектаклем в вожделенном театре «Королевского отеля», все вечера зал был набит битком, как никакой другой зал в Мар-дель-Плате; в спектакле был один ударный эпизод, когда она выходила на сцену, а из одежды на ней — только два огромных пера, развевающихся словно опахало. И вот так, стоя посреди сцены во весь рост перед загипнотизированной публикой, она выдавала двадцатиминутный монолог весьма фривольного содержания, который кончался взрывами хохота и громом аплодисментов. Но в один из вечеров блудливое тело Моны Касандры загорелось огнем — сильное летнее солнце подловило Мону на нудистском пляже, на который она частенько захаживала, ее обильные сиськи закраснелись, словно мякоть арбуза, щеки запылали от солнечного ожога, и чтобы оправдать ярко-красный цвет своего тела, Мона поведала развратную эпопею: днем, охваченная страстью, она закрылась в спальне со своим новым любовником, вместе они съели завтрак, который оказался более распаляющим желания, чем она ожидала, — после того как они отведали «Золотистых отблесков из креветок и мидий», они пали жертвой ничем не сдерживаемой страсти, которой предавались по крайней мере семь испепеляющих часов кряду. Эта дикость желания, вызванного едой, и сожгло ее кожу. От ее признания публика зашлась в восторге, втиснутые в кресла мужчины и женщины обливались потом от сдерживаемого возбуждения, и вдруг кто-то в зале громко попросил огласить волшебный рецепт. Мона Касандра улыбнулась, прошлась вразвалочку по сцене, словно волчица в период течки, и тут же с лукавством поведала афродизиаковую мощь «Золотистых отблесков», которые и прославились в одно мгновение. На следующий день какое-то подобие рецепта появилось в различных газетах и журналах, в радио- и телевизионных передачах комментировались его достоинства, в кулинарных изданиях и приложениях, посвященных кухне, тиражировались его составляющие, рецепт в самом подробном виде попал в книги по кулинарии, «Золотистые отблески» появились даже в кинофильмах и телесериалах, составили часть аристократического меню, которым один европейский принц в первую ночь медового месяца потчевал свою новоиспеченную супругу на острове Маврикий.