— Подъезжай прямо сейчас в «Шпиль». Номер 3417. Спросишь Бориса Брэндинга. Я позвоню на стойку.

— О’кей.

Сергей Карпов первым положил трубку… Он смотрел на Аллу. Ей была к лицу атласная пижама. С планшетником в руке, она словно рекламировала роскошную двуспальную кровать в стиле ретро. Проводок наушников тянулся к плееру. Что она слушает в эту минуту — свою любимую песню из «Титаника» My Heart Will Go On?

Она бросила на своего любовника вопрошающий взгляд: «Кто тебе звонил?» Точнее было сказать: «Куда ты уходишь?»

Карпов ответил:

— Звонил партнер. С ним меня связывали деловые отношения. Давно не виделись. Просит о встрече. Вернусь поздно.

— Уже поздно, — резюмировала Алла, погружаясь в чтение и не обращая внимания на рубленые фразы Карпова.

Олег был всего лишь служащим этой гостиницы, однако и его порой переполняла гордость за выросшую до тридцати четырех этажей свечку. Она стала первой среди равных — выше и ниже ее: «Красные холмы», «Украина», «Ленинградская» (с ее всего-то семнадцатью этажами). Гостиница открылась для клиентов месяц тому назад, и отголоски того праздника до сих пор преследовали Олега.

Он вышел на свежий воздух, минуя рамку детектора взрывчатых веществ английской фирмы «С и Д Секьюрити», способную обнаружить взрывчатку внутри закрытых металлических емкостей. Нити дождя переливались в уходящем к небу пучке света, будто прорвавшем дождевую тучу. Олег прикурил на сыром ветру сигарету, выбрав для этого не самое удачное место: он походил на куклу в витрине магазина.

Мысленно Олег вооружился ластиком и стер на готовом рисунке англичанина его лицо — чтобы сосредоточиться на его фигуре, походке. В холл он вошел с багажной сумкой, а вот к лифту шагал в сопровождении служащего — без багажа, легкой, пружинистой походкой. Пожалуй, не легкой… а спортивной, что ли. Или военной. Нет, не военной — это бред. Он же не маршировал. Хотя одну руку придерживал у бедра, как будто не давал раскачиваться сабле, а другая легко, красиво выписывала короткую дугу — от внутренней поверхности бедра до наружной. Эта незначительная, казалось бы, деталь была характерна для одного человека, которого лично знал Олег… в прошлой жизни. Он вдруг сравнил Сашу Котика с вождем пролетарской революции. Когда шпику царской охранки показали характерный жест Ленина — большие пальца рук заложены за проймы жилетки, — тот мгновенно оживился: «Ульянов-Ленин». Один жест выдал человека с головой.

Вместе с намокшей сигаретой Лобов выбросил последние сомнения: несколько минут тому назад он видел Сашу Котика, изменившего внешность почти до неузнаваемости, однако не изменившего привычкам или характерным жестам. Но какого черта он делает здесь, в России, в Москве? Чего ради он рискует своей головой? Что, на кону большие деньги, или привели его сюда риск, кураж, адреналин, все то, от чего его могла отгородить разве что крышка гроба? Но главный вопрос: как он сумел поменять тюремную робу на деловой костюм?

Олег не был в восторге от места, занимаемого им под солнцем. На него падало столько теней от более высоких и важных фигур, что найти его можно было только днем с огнем. Он не смог сразу завязать с прошлым, которому дал определение «полукриминального». Будто привыкая к новой жизни, Олег за год прошел через чистилище ресторанов и ночных клубов, из дверей которых он вышвыривал бухих и обдолбанных, просто зарвавшихся клиентов. И вот теперь он — дипломированный вышибала с личным знаком, на обороте которого знак из четырех цифр: 3417.

Олег не мог упустить жар-птицу, ухватив ее за хвост, и показаться из тени, пополнив свой банковский счет. И не только. У него было два варианта. До одного из них было рукой подать: только подняться на лифте на тридцать четвертый этаж и постучаться в комнату номер 3417. От этого варианта попахивало шантажом, а спина покрывалась инеем: если они с Сашей не придут к соглашению, то человек с позывным «Котик» уберет его со своего пути, не моргнув глазом. От второго варианта разило предательством и преданностью одновременно . Но этот сумасшедший смрад притягивал Олега, попробовавшего себя в роли стервятника. Он думал, что завязал с преступной средой, а завязать — не значит не думать о ней, не стремиться к ней; глубокие раны долго не заживают.

Рассуждая так, он держал в голове образ Валерия Паршина и не без ключевой детали о нем: несколько лет назад Паршин совершил ошибку — принял непосредственное участие в убийстве, тогда как ему, «коронованному вору в погонах», нужно было только отдать приказ. И эта его несдержанность поневоле стала его визитной карточкой, на обороте которой Олег представлял запись от руки: «Я тот мудак, который…»

Но самое главное заключалось в том, что Паршин не потерял надежды поквитаться с Котиком, посадившим его на пять миллионов. Это была та струна, на которой Олег собирался поиграть, отчасти забывая, что струну эту натянул год назад сам генерал Паршин. Стоя под моросящим дождем, Олег позвонил своему старому приятелю и сказал пару фраз:

— Сохрани мой номер и передай его Паршину. Я жду от него звонка — это срочно.

Паршин позвонил через две минуты. Выслушав Олега, он предупредил его:

— Если ты подставляешь меня, если ты ошибся, если у тебя просто поехала крыша, я из тебя офицерских ремней нарежу.

Паршин добавил, что он за городом и экстренно приехать не сможет. И прервал связь.

Лобов не хотел уходить с улицы, как будто боялся упустить Котика. Лишь на минуту вернулся в холл и уточнил у портье номер англичанина. 3417. Иначе и быть не могло. Он простоял на входе полтора часа, обращая внимание только на выходящих из отеля. И когда, по его представлениям, к «Шпилю» должен был подъехать Паршин, мимо него в отель прошел мужчина… как мужчина, как бы отмахнулся от припозднившегося посетителя или гостя Олег. Лет сорока, одет с иголочки. Вообще, в «Шпиль» оборванцы не заходят.

Сергей Карпов, едва преодолевая волнение, перешагнул порог гостиничного номера. С минуту, не меньше, привыкал к новому облику Котика. И только после этого на лице его расцвела улыбка. Он протянул Саше руку, но тот отверг рукопожатие и крепко обнял Сергея.

— Ну-ну, — только и сумел сказать Карпов, по-отечески похлопывая его по спине.

Они сели друг против друга, выпили вина. И вдруг в этот момент между этими людьми пробежала настороженность. Во всяком случае, так решил Карпов: его визави — чужой человек, отдаленно похожий на его бывшего партнера. Он как будто обгорел снаружи и выхолодел изнутри. Возродился из огня, как птица Феникс? И так можно сказать. И еще одна деталь: Саша стал взрослее. Тяжелый, чужой филиппинский воздух изменил его, и этот процесс коснулся прежде всего психологии и поведения.

— Ты выглядишь растерянным, — заметил Котик несвойственную Карпову нерешительность.

— Растерянным я выглядел в Себу. Что, черт возьми, случилось в день побега?

— Сел в другую машину.

— Ты сел в другую машину?

— И вышел на острове Монте-Кристо. Оттуда махнул на личном самолете в Москву и поселился в самом дорогом номере. А если серьезно, Серж, меня затолкали в «Рэнглер» и увезли на военно-морскую базу США. Буквально у тебя на глазах. Я видел тебя…