Мне их не убедить словами, но если они поймут, что вы всерьез занялись Ивановым, от вас отстанут и от меня тоже.

– Только ради вас, – рассмеялся Сиверов.

– Ради нас и нашего дела.

Сиверов взял в руки жесткую пластиковую папку с фотографиями и документами.

– С удовольствием остался бы у вас подольше, – генерал Потапчук поднялся, – но дела, дела, – и, хитро улыбнувшись, добавил:

– Можете возвращаться к себе на мансарду.

– Причина недоразумения уже устранена?

– Да, больше вам мешать никто не будет.

– Неужели пострадали и ваши люди?

– Нет-нет, это просто недоразумение. Забудьте о нем.

– Надеюсь, когда-нибудь потом я узнаю настоящую причину?

– Я рассказал бы сейчас, – вздохнул генерал, – но это займет довольно много времени. А вам, как я понимаю, нужно поразмыслить.

– Хорошо, тогда в другой раз.

– Значит, теперь я буду искать вас уже на мансарде, по телефону.

– И пожалуйста, если захотите приставить ко мне слежку сами, то предупреждайте заранее. Или посылайте следить за мной смертельно проштрафившихся сотрудников, больше они докучать вам не будут.

– Нет, среди тех не было моих людей.

– Что ж, рад за вас.

Генерал, стоя в прихожей перед зеркалом, небрежно нахлобучил шляпу, набросил пальто и, даже не застегиваясь, вышел на лестничную площадку.

– Желаю удачи, – бросил он на прощание и заспешил вниз по лестнице.

Сиверов остался один. Он чувствовал себя в этой квартире неуютно. Ему всегда требовалось время, чтобы обжиться в незнакомом месте, а здесь ему и обживаться-то не хотелось. Чем-то чужим веяло от этих стен, словно он оказался в гостиничном номере в городе, который ему совсем не нравится. Оставаться здесь на ночь не возникало ни малейшего желания.

Сборы Сиверова были недолгими. Все его вещи уместились в небольшой спортивной сумке. Он без сожаления покидал квартиру, предоставленную ему на время генералом Потапчуком. Погасив свет в прихожей, Глеб положил ключи на тумбочку, на которой стоял телефонный аппарат, и захлопнул дверь.

На улице оказалось довольно прохладно. Моросил противный косой дождь, от которого невозможно было спрятаться даже под зонтом.

«Поневоле вспомнишь поговорку про хорошего хозяина и собаку. Только вот беда: я одновременно и собака, и ее же хозяин».

Он миновал грязный, запущенный двор, сплошь заставленный разномастными машинами, вытоптанные газоны, чахлые кусты.

«Если бы на небе была полная луна, непременно завыл бы на нее, такая тоска».

Сиверов шагал по неровному, растрескавшемуся асфальту. Дойдя до телефонного автомата, он остановился, снял трубку и сделал вид, будто кому-то звонит, а сам внимательно смотрел сквозь грязное стекло. По пустынной, вымытой дождем улице шла девушка, за ней, в отдалении, – двое парней. Не доходя до телефонной будки, парни свернули во двор. Оба они были сильно пьяны – покачивались.

«Наверное, становлюсь слишком мнительным, – подумал Глеб. – Принять двух пьянчуг за людей, которые приставлены за мной следить, – это уже верх подозрительности, скоро начну опасаться подходить вплотную к унитазу».

Он повесил трубку, забросил на плечо сумку и, прикрыв ладонями огонь зажигалки, жадно прикурил сигарету. Девушка прошла мимо, цокая подбитыми металлом высокими каблуками. Глеб пошел следом. Его даже немного забавляло то, что девушка несколько раз обернулась. И он решил ее обогнать. Но стоило ему ускорить шаг, как быстрее пошла и девушка. Когда она обернулась еще раз, то на лице ее застыл испуг. Ей казалось, что Сиверов гонится за ней.

Глеб знал, объяснять что-нибудь – занятие неблагодарное. Чем больше слов для успокоения скажешь, тем сильнее станет подозрение.

«Ну хоть бы догадалась свернуть во двор! Я прошел бы мимо, и ее страхи закончились бы».

Сиверов стал идти медленнее. Девушка уже почти бежала. Наконец она оказалась на ярко освещенной улице, пересекавшей под прямым углом ту, по которой они шли до этого. Сломанный светофор непрестанно мигал красным, машины скапливались на перекрестке.

Девушка пошла на остановку, а Глеб встал у самой кромки дороги и всмотрелся в машины на перекрестке в расчете отыскать такси. Но такси не было видно. Перед светофором скопилось машин двенадцать, и пока еще никто из водителей не решался тронуться на запрещающий сигнал.

Наконец одна машина двинулась вперед, за ней сорвались и остальные. Глеб взмахнул рукой в надежде, что кто-нибудь остановится. Черная «волга» с военными номерами резко, из третьего ряда, подрезая другие машины, вильнула к тротуару и замерла. Глеб никогда не подбегал в таких случаях. Он медленно подошел, распахнул дверцу и уселся на переднее сиденье рядом с молоденьким солдатом.

– Что, командир на подножный корм отпустил?

Солдатик усмехнулся:

– Можно сказать, и так.

– Не обижу, поехали.

Сиверов отпустил машину за два квартала от мастерской, хотя уже знал наверняка – слежки за ним нет, но привычка, как говорится, вторая натура. Он прошел темными дворами, поднялся по лестнице, никого не встретив, открыл дверь на мансарду. Тишина давила на уши, и Глеб включил негромкую музыку. Сперва он еще вслушивался в звуки собственных шагов, а затем, когда закипел кофе, вновь почувствовал себя дома. Ему казалось, он никогда и не покидал своей уютной мансарды и не было квартиры, предоставленной ему генералом Потапчуком.

Глеб сидел за небольшим столиком, положив перед собой фотографию Семена Георгиевича Иванова.

"Малоприятный тип, – думал Сиверов. – Одна лишь видимость благообразия.

До чего мерзкая бородка! Косит под земского врача конца прошлого века. А колючий взгляд злых глаз прячется за маленькими стеклышками дорогих очков. А может, я просто настраиваю себя против него? – рассуждал Глеб. – Что я знаю об этом человеке? Только то, что сообщил мне генерал Потапчук. Но нет, интуиция не должна меня обманывать.

Этот делец несомненный мерзавец, и какая-то часть мира определенно вздохнет с облегчением, узнав, что его не стало. Телохранители… – задумался Глеб. – Они-то здесь при чем? Хотя, скорее всего, придется убрать и их.

Если генералу нужно масштабное действие, то в идеале придется пристрелить и телохранителей. Я не имею права думать о них, как о людях: в конце концов они знали, на что шли, согласившись оказаться рядом с бандитом.

Да, Глеб, я понимаю, что тебя мучит – его секретарша, женщина. Ее-то без сомнения придется оставить в живых, что бы ни случилось, как бы ни повернулось дело.

Есть в этой жизни вещи, через которые нельзя переступать. Хотя другой бы на твоем месте придумал себе тысячу оправданий, чтобы убрать ее и больше не вспоминать о ней. Но ты-то сам должен помнить, что женщинам нельзя играть в мужские игры, и человек, – Сиверов посмотрел на фотографию Семена Георгиевича Иванова, – пожелавший иметь женщину-телохранителя, уже одним этим заслужил пулю".