– Ничего, Катя, мы обязательно разберемся, мы обязательно найдем тех, кто совершил это страшное преступление. И накажем. Они не уйдут от возмездия, будьте в этом уверены!

– Зачем было убивать двух пенсионеров?

– Вот и мы думаем, зачем? Есть такое мнение, Катя, что кто-то, может быть, хотел повлиять на Федора Казимировича.

– Как повлиять?

– Например, запугать его. Как вы думаете, кто бы мог это сделать? Может, кто-нибудь из ваших коллег?

– Что вы! Что вы! – испуганно замахала руками ассистентка доктора Козловского – Как можно такое думать! Невозможно!

– Но неужели у Федора Казимировича нет конкурентов, нет недоброжелателей?

– Конечно, нет, – сказала Катя Каштанова. – И как вам такое могло прийти в голову?

– Знаете, Катя, мы обо всем должны думать, все предвидеть, прощупывать на сто ходов вперед.

Катя смутилась, а Руднев продолжал, глядя женщине прямо в лицо:

– Вот поэтому я с вами и разговариваю. И вообще, Катя, мы теперь будем встречаться довольно часто Вы мне будете обо всем рассказывать.

– О чем обо всем, Аркадии Борисович?

– О том, что творится у вас в больнице.

– Зачем вам это?

– Нужно, Катя, очень нужно. Так что до скорой встречи. Водитель вас завезет прямо домой. Ведь вам сейчас надо домой? Вас ждет дочка?

– Конечно, ждет, – напоминание о дочери кольнуло в сердце.

Аркадий Борисович Руднев тронул водителя за плечо. Тот остановил машину, и полковник покинул «волгу». А буквально через полминуты он уже сидел в черном «мерседесе», который до этого неотступно следовал за «волгой».

Сиверов приехал в аэропорт за час до прибытия самолета, которым прилетал в Россию Иванов. Конечно же, это была излишняя предосторожность. Обычно самолеты имеют тенденцию опаздывать и никогда не прилетают раньше, чем определено расписанием, тем более международные рейсы. Машину с женским манекеном на полу перед задним сидением Глеб оставил на стоянке, прихватил сумку с биноклем и поднялся на верхнюю площадку запасной лестницы. Между двойными, давно не мытыми стеклами валялись дохлые мухи, непонятно как туда попавшие.

Глеб поднял бинокль и принялся рассматривать летное поле. Сновали заправщики, электрокары развозили багаж, механики обслуживали самолеты. Вскоре Сиверов уже разобрался в логике казавшегося на первый взгляд беспорядочным движения на летном поле международного аэропорта.

Было объявлено о прибытии нужного рейса. Глеб перевел бинокль на небо и вскоре увидел заходивший на посадку самолет. Лайнер показался над самым лесом, затем на несколько секунд исчез из поля зрения, пока не появился вновь уже в конце взлетно-посадочной полосы. Глеб дождался, когда подадут трап, и замер, рассматривая пассажиров, выходящих из самолета.

«Ну вот ты и появился», – Сиверов увидел как на верхнюю площадку трапа ступил вслед за двумя охранниками Семен Георгиевич Иванов.

Рядом с новоявленным итальянцем шла невысокого роста, казавшаяся довольно хрупкой женщина с короткой, почти мальчишеской стрижкой, в строгом деловом костюме. Процессию замыкали еще двое охранников.

«Не так уж он и крут, как уверял меня генерал Потапчук», – подумал Сиверов, продолжая разглядывать в бинокль Иванова и его спутников.

Те, особо не выделяясь среди толпы, мирно шли вместе с другими пассажирами к автобусу, встречавшему прилетевших.

«Так: будут проходить паспортный контроль и таможню, как и остальные, как все смертные. А это означает одно из двух: или его здесь особенно не ждут, или же он не хочет поднимать лишнего шума из-за своего появления. Что ж, разберемся».

Если бы не задание устроить шумиху, Сиверов спокойно мог бы убрать Иванова и сейчас, здесь. Лучшего места не найти. Верхняя фрамуга большого окна открывалась, рядом проходила пожарная лестница, ведущая прямо к потолочному люку – на крышу. Даже замка приличного на нем не было, лишь скруток толстой проволоки. А если бы и не существовало люка – тоже не беда. Глебу Сиверову уже однажды приходилось пользоваться такой лестницей. Толстый кожаный ремень, пропущенный через одну из перекладин, петля ремня наброшена на плечи. То ли лежишь, то ли стоишь, перед тобой – узкая щель приоткрытого окна. В руках винтовка с глушителем и оптическим прицелом. После почти беззвучного выстрела, после того как на летном поле падает человек, до момента как в здании аэропорта начнется кутерьма, пройдет достаточно много времени – минут пять. И пока минутная стрелка отсчитает пять делений на циферблате, винтовка, из которой был произведен выстрел, окажется заброшенной на крышу, а тот, кто стрелял, преспокойно выйдет из здания, сядет в машину и помчится к Москве. А на заднем сиденье для пущей убедительности будет стоять небольшой чемоданчик с ярлыком «Аэрофлот».

Но сегодня у Сиверова была другая задача. Как можно больше разузнать об Иванове, увидеть, кто его встречает, определить, куда он направляется, где остановится. Убедившись, что вся компания погрузилась в автобус и двери закрылись, Глеб, как всегда, без спешки спустился вниз и устроился за стойкой бара напротив выхода, над которым горело табло, извещавшее, откуда прибыл самолет. Он совсем не волновался, мелкими глотками пил кофе, глядя сквозь стеклянную стену на пластиковую перегородку с турникетом, из-за которой один за другим стали появляться пассажиры.

Не спешил и Иванов. Со скучающим видом Семен Георгиевич расположился возле одной из облицованных мрамором колонн. Его документы заполнял телохранитель-мужчина. А вот женщина, которой больше пристало бы заняться бумагами, внимательно осматривала всех, кто крутился рядом с ее хозяином.

Сиверов отметил, что она достаточно привлекательна. А затем поправил себя:

«Нет, красива».

Привлекательность – совсем другое, чем холодная красота. К привлекательной женщине хочется подойти, взять ее за руку, заглянуть в глаза.

Взгляд же секретарши-телохранителя оставался неизменно жестким.

Он словно бы отбрасывал каждого, кто рисковал к ней приблизиться.

Глеб Сиверов не очень-то беспокоился о том, что его могут засечь и запомнить. На его счастье, теперь многие в Москве и окрестностях ходили в бейсбольных кепках с длинным, далеко выступающим козырьком.

Вещь хоть и дурацкая, но вполне удобная, защищает от слепящего солнца. И если в Америке, на родине таких кепок, их носили далеко не все и далеко не всегда, то почему-то здесь, в средней полосе, решили, что этот головной убор пригоден для любого места и любого времени года.

Сиверов сидел за стойкой в ярко-красной бейсбольной кепке и наверняка знал, что каждый, кто посмотрит на него, обязательно запомнит кепку, но никак не его лицо, скрытое до половины длинным козырьком, стоило лишь чуть-чуть наклонить голову. «Чикагские буйволы» – красовалась надпись над козырьком.