– Олеся, ты обедать будешь? Иди давай, а то уже ужинать скоро. Сколько можно без дела за компьютером сидеть? – В комнату заглянул папа, и пришлось идти на кухню.

А потом Олеся сидела и размышляла над тем, стоит ли ей писать или звонить Ташке и Вере и извиняться. Точнее, в том, что писать и звонить надо, она не сомневалась, но делать это ей было боязно. А вдруг они на нее все-таки обиделись? А вдруг они решили с ней больше не дружить? Ведь получилось так, что у Веры она увела Ваню, а у Ташки… А у Ташки она никого не уводила. Но писать все равно было страшно…

Из подобных безрадостных размышлений Олесю вывела эсэмэска. Она посмотрела на дисплей и попыталась понять, радоваться ей или нет. Это проявился Антоневич: «Олеся, пойдем прогуляемся с Керри. Жду тебя у подъезда через полчаса».

С детективным агентством ничего не вышло: собака нашлась, а они все поссорились. Так, может, хоть с любовью получится? – подумала Олеся. «Надо пойти проветриться», – уговорила она сама себя.

Антоневич снова болтал о собаках, слонах, дельфинах и прочей живности. Сообщил ей массу занимательных фактов. Рассказал пару смешных историй из жизни Керри. В общем, беседа выходила интересной. Если, конечно, не считать того, что Олеся почти все время молчала, а если и говорила что-нибудь, то это были только «ага», «угу» и «как интересно!».

Она шагала рядом с ним и чувствовала какое-то новое волнение. И думала о том, что так оно, наверное, и бывает, когда ты идешь рядом с парнем, со своим парнем, и вы разговариваете, и ты при этом знаешь, что потом он проводит тебя до подъезда и… И поцелует. Хотя, если честно, Олеся почему-то не вполне была уверена, что Антоневич собирается еще раз ее целовать.

С ней происходило что-то странное. То ей было страшно, что он как-то уж слишком по-дружески треплется рядом с ней, да еще на такие дурацкие темы, как слоны и дельфины, а потому однозначно целовать ее не собирается. То, наоборот, ей было страшно, что целовать он ее собирается, а треплется специально просто так, чтобы она расслабилась. Вся проблема была в том, что она понятия не имела, как должны происходить свидания. И свидание ли это вообще. Он ведь не в кафе ее пригласил, как, например, Виталик, а погулять с собакой. Романтично это или нет, Олеся понять не могла, а потому шла, волновалась и мучилась.

– Смотри, сейчас я тебе покажу, что умеет моя собака! – радостно огорошил ее Антоневич. – Керри, ко мне. Хорошо. Стоять. Лежать. Сидеть. Дай лапу. Ермолаева, попроси у нее лапу! – Олеся попросила, Керри лапу подала. – Вот видишь, какая она умная! А еще смотри, – он поднял со снега палку, – апорт! Принесла! Молодец, моя девочка хорошая.

– Слушай, а правда меня в классе считают серой мышью? – вдруг неожиданно для себя самой спросила Олеся.

– Тебя? Мышью? В классе? – Антоневич явно не ожидал такого вопроса. – С чего ты взяла?

– Не знаю, мне так кажется…

– Я тебя такой не считаю. В смысле, мышью. А почему ты спрашиваешь?

– Я же сказала, мне так кажется.

– А-а.

– Я ведь ни с кем не общаюсь. Ты же сам спрашивал, почему я ни с кем не общаюсь. А я не общаюсь, потому что стесняюсь. Потому что я – серая мышь, – Олеся выпалила это, и ей стало легче. – Или нет?

– Нет, конечно. Да и чего стесняться? У нас все в классе хорошие ребята. Ты же с Анькой Макаровой за партой сидишь. С ней бы дружила, что ли… – Антоневич явно не знал, что сказать и как отделаться от этого разговора.

– Мне неинтересно с ней общаться.

– Ну кто-то ведь тебе в классе нравится.

– Ты, – Олеся почему-то решила, что она должна так сказать.

– Я? Ну… это, в смысле, мне приятно.

Олесе очень хотелось прояснить прямо сейчас, что теперь между ними: они дружат или встречаются? Но она постеснялась. И сама перевела разговор на другую тему:

– Да, ты, наверное, прав, я сама не смотрю по сторонам, зациклилась на своей депрессии, а в классе наверняка есть много интересных людей.

– Это точно! Давай вылезай из своей депрессии. Парням девчонки-буки не нравятся. Будь веселее. Вчера ты гораздо веселее была.

– А как я могу быть веселее, когда мне грустно? – не отставала Олеся.

– Когда тебе грустно, мне тоже грустно. – Антоневич опустил глаза, а потом резко пнул палку, которую он кидал собаке и которую она по команде принесла назад.

Тут же откуда-то из кустов вылетела Керри, и через минуту палка снова лежала у его ног.

– Ну вот… Молодец.

«Когда мне грустно, ему грустно! – стучало в висках у Олеси. – Он меня любит!» Вдруг и двор, в котором они стояли, и дома рядом, и деревья в снегу – все ей показалось таким красивым, таким сказочным и романтичным. Она заметила, что идет мелкий снег, и в свете фонарей он искрится и кажется колючим, а когда падает на подставленную ладонь – оказывается мягким и мокрым.

– Керри, Керри! – позвал Антоневич куда-то рванувшую вдруг собаку, а потом обернулся к Олесе: – Пошли ближе к дому, что ли?

– Мне так не хочется завтра в школу… – тихо прошептала Олеся.

Ей хотелось сказать, что ей не хочется, чтобы наступало завтра, чтобы заканчивалось сегодня, чтобы еще постоять с ним под снегом.

– Да, до каникул еще далеко, – согласился Антоневич, не почувствовав, к чему она клонит.

– Я не про каникулы…

– А, ты про свою депрессию? А я тебе говорю: кончай это. Что ты как не родная? Приходи завтра в чем-нибудь ярком, не знаю, как у вас там это называется. И улыбайся. Главное – это улыбаться. Я вот всегда улыбаюсь, как бы плохо мне ни было. И что? И мне всегда хорошо!

«Разве бывает всегда хорошо? – хотела спросить Олеся, но они уже дошли до ее подъезда. – Вот сейчас он снова меня…» – едва успела подумать она, как… Как Антоневич, даже не подходя к крыльцу подъезда, выдал:

– Давай, не печалься, все будет хорошо! – помахал ей рукой, свистнул своей Керри и преспокойно направился в сторону своего дома.

– И это все? – вслух сама себя спросила Олеся.

И кто они после этого: парень и девушка или просто друзья?

Прошла неделя.

Антоневич больше гулять с собакой ее не приглашал, хотя как-то один раз проводил до дома и пару раз в школе подсаживался к ней в столовой. Если это и была любовь, то любовь какая-то странная. Совсем не такая, какую так ждала Олеся. «Он же мне сказал, что девчонок-бук никто не любит – наверное, все дело в этом, – объясняла она сама себе, – ждет, пока у меня пройдет депрессия, а потом тут же пригласит на настоящее свидание», – утешала она сама себя. Но развеселиться не получалось.

Получилось как-то разговориться с Аней Макаровой. Оказалось… Что у нее тоже депрессия. Она мечтает быть похожей на фотомодель. Ну, или хотя бы на первых красавиц класса – Сокуренко с Савельевой. А она не такая. Поскольку Олесе тоже не очень-то нравилась своя внешность, они нашли о чем поговорить. И им было интересно друг с другом.