В зал выскочил Ферфлюхтер и завопил:

— Добрые граждане Киндергартена! Не виноватый я!

Из тьмы позади него выступили Вайн и Вайб и заломили владельцу пивной руки назад.

— Всем сохранять спокойствие. Господин Ферфлюхтер задержан по обвинению в разрушении плотины на озере Киндербальзам.

В зал, подобно воплощению неумолимой справедливости, вошел ван Штанген.

— То-то вчера ищейки здесь крутились, — пробормотал Дудель.

«Вот именно. Вчера. Вечером мне об этом говорила Бунда Штюккер. А плотину разрушили нынче ночью... что ж они, заранее знали?

Стоп-стоп-стоп. Вчера был пожар, и Ферфлюхтера проверяли, как подозреваемого в поджоге. Но у него оказалось железное алиби. Ван Штанген сам это признал. Так какого ж демона...»

Приставы тем временем увели жалобно всхлипывающего Ферфлюхтера. Ван Штанген обошел зал, обводя посетителей тяжелым взглядом.

— Милиса? Что вы здесь делаете?

— Разве вы не видите, что я закусываю? — напоминать, что именно он отправил меня ужинать, было бы бестактно.

— Удивительно, милиса, как это вы всегда умудряетесь оказаться на месте событий.

— Но ведь в Бальзамин я прибыла вместе с вами. А следы, которые вы там нашли, не были моими, верно?

— Верно. Это были следы владельца данного заведения.

— Спасите нас, святые Фирс и Фогель! — воскликнул кто-то в зале.

— Есть также неоспоримые свидетельства того, что господин Ферфлюхтер ночью покидал дом, а также город, — отчеканил ван Штанген. — И оправдаться ему будет весьма затруднительно. Как бы он ни пытался.

— А он пытался убедить вас, — вырвалось у меня, — что нельзя судить человека за то, что он сделал во сне?

Ван Штанген открыл было рот, но захлопнул его, не сказав ничего. Повернулся на каблуках и вышел.

Женский плач стал громче. Супруга и служанки провожали уводимого хозяина. При этом Ферфлюхтерша успела заглянуть в зал и, рыдая, проговорила:

— Господа посетители, не забывайте расплачиваться! Заведение работает в обычном режиме!

Так закончился мой ужин. И я не чувствовала никакой радости от того, что последнее слово в беседе с ван Штангеном осталось за мной.

Он был не прав. Не в том смысле, что неправильно вычислил обладателя следов, впечатавшихся в придонный песок. Но ван Штанген ошибался в том, что я всегда оказываюсь на месте событий. Я всегда прибываю после событий. То есть опаздываю. Как началось это с рокового выстрела сапожника Штюккера (сапожник, он сапожник и есть), так и длится. Впрочем, с ван Штангеном происходит то же самое. Вся разница — что у него есть полномочия производить аресты, а у меня нет.

Хотя... разница еще в том, что дознаватель уверен, будто понимает смысл происходящего.

Я — не понимаю.

Поутру я направилась навестить Супсрстаара. Но в ратуше я ректора не застала. Он отправился на родное пепелище, дабы довести до конца погребальный обряд, прерванный пожаром. Никто ему не помогал, поскольку работоспособный люд был в разгоне. Пришлось взять у Суперстаара лопату и засыпать могилу мануфактур-советника. Жалкое это было зрелище и безобразное — почерневшие руины храма, разбитые плиты двора, ни одного провожающего, и, вместо хора певчих — один ректор, дребезжащим тенорком выводящий погребальные гимны. Последний из бедняков в Киндергартене удостоился бы более пристойного погребения, чем почетный гражданин. При обычных, разумеется, обстоятельствах.

Суперстаар тоже почувствовал это и забормотал «Псалом о суетах»:

Суета кругом, суета!

От нее одна маета.

Будто тянут за хвост кота,

Ухватив поперек живота...

Сеть забросишь — она пуста.

Получивши такой улов,

Не ломайте, други, голов.

— Надо выпить — всего делов, — закончила я и воткнула лопату в землю. — Пойдемте, святой отец, нечего себя расстраивать сверх меры.

— А, что это в сравнении с грядущими бедствиями... Вы уже знаете, что господин ван Штанген арестовал трактирщика?

— Да, и улики против него весьма серьезны. Только не возьму в толк — зачем Ферфлюхтеру все это устраивать? Вряд ли целебные воды Киндербальзама составляют серьезную конкуренцию торговле пивом.

— Ну как же... — Ректор задумался. Для него вина Ферфлюхтера была очевидна, и марать ее каким-то рациональными объяснениями не хотелось. Мы уже шли по направлению к ратуше, когда он ответил: — Он стал орудием злых сил, приготовляющих конец света.

— То есть он как бы был околдован?

— Да! То есть нет! В Киндергартене не действует колдовство. Все происходит согласно пророчеству Похарея.

«Кто о чем, а вшивый о декапитации...»

— А в Киндергартене многим известно предсказание этого вашего пророка?

— Мои прихожане — все знают! — гордо объявил Суперстаар. — Я имею обыкновение читать «Откровения Похарея» по праздникам!

— Ничего себе подарочек к празднику... И что там дальше в программе, после пожара и наводнения?

— Небо должно упасть на землю... с бурей и натиском, шумом и яростью. И черные крылья должны закрыть солнце.

— А как это соотносится с тем, что в Киндергартене отсутствует магия?

— Не понимаю, при чем здесь это?

— Вот и я не понимаю. Пророк Похарея — он же никогда не бывал в Киндергартене?

— Нет. Сказано в житии, что жители Ералашалаима, впав в греховное ослепление, изгнали пророка в пустыню Рафинаду. Ибо от века было завещано, что на каждых двух жителей Ералашалаима полагается три мнения, а праведный Похарея получил дар иметь их целых пять единолично.

— Так он, наверное, своим согражданам в отместку пророчил. И к городу Киндергартену это не имеет никакого отношения.

— Конец света един для всех! — не унимался Суперстаар.

— Угу. И всадник на кляче водовозной, и Тартарары следовали за ним... Я все же думаю, что этот конец света — местного значения. Вы так-таки ничего не нашли в архиве, ректор?

— Нет. — Он нахмурился. — Я просмотрел «Деяния присноблаженного Фогеля», «Хождения присноблаженного Фогеля», «Послания присноблаженного Фогеля», «Штурм присноблаженного Фогеля», «Присноблаженный Фогель и святой Фирс — близнецы-братья»... практически все, что удалось спасти от огня и воды. Нигде нет ничего подходящего к случаю.

— Практически все — значит, не все. Что-то осталось.

— Ну... — Суперстаар смутился, как школяр, которого застали за разглядыванием картинок в восточном трактате «Трах-тибидох». — Есть еще «Реестр суеверий и заблуждений пагубных, коим мужам праведным внимать не подобает». Но это же, как явствует из названия, собрание всяческих сказочек. Вдобавок это очень старая рукопись, написанная на средне нижнезападном диалекте букиведенского языка, ныне совершенно забытом.