Тысячи людей, в особенности молодых, из черных районов Южной Африки, каждое утро первым делом совершают налеты — по одиночке или группами — на белые районы. Для них проверить, что они сумеют захватить и утащить к себе в дома, — предпочтительно без борьбы, предпочтительно без вмешательства профессиональных защитников собственности, то есть полиции, — это бизнес, род занятий, вид отдыха, развлечение.

Для губернаторов колонии налеты были как бельмо на глазу, ведь цикл вооруженных стычек по принципу «зуб за зуб» мог перерасти в настоящую войну. Явление, названное апартеидом, явилось новомодным ответом прикладной социологии на действия, в подавлении которых несколько поколений вооруженных фермеров потерпели фиаско. После двадцатых годов XX века, когда крупные города Южной Африки начали принимать современный мультиэтнический вид, перед потомками этих фермеров, рожденными и выросшими в

раз вы не несете ответственности, бесчестье к вам не прилипнет. Получается, вы только зря себя накручивали — расстраиваться-то не из-за чего.

бега. У бега ведь нет природы. Бег — это твои действия, когда хочешь быстро добраться из пункта А в пункт Б. Математика — это твои действия, когда хочешь добраться из пункта В в пункт О, от вопроса к ответу, причем быстро и точно по назначению.

городах, открылись два способа реагирования на налеты из черных кварталов. Первый — ответный: расценивать налет как преступление и для преследования и наказания налетчиков задействовать полицию. Второй — упреждающий: установить границы между черными и белыми кварталами, патрулировать эти границы, всякое несанкционированное вторжение черных в белый квартал считать преступлением.

Противодействие за три столетия себя не оправдало. В 1948 году белые проголосовали за упреждающий курс; дальнейшее известно. Установление границ препятствовало продвижению черных по общественной лестнице и искусственно удерживало белых на верхних ступенях этой лестницы, сгущало классовый и расовый антагонизм; в то время как аппарат, созданный для патрулирования пресловутых границ, разросся в дорогостоящую бюрократическую систему, которая запустила щупальца во многие сферы государства апартеида.

Вот так. Она высказалась, изложила свою точку зрения. Теперь моя реплика.

Я жду, но Алан молчит.

Я говорю: А как же вероятность? Что ты думаешь о его рассуждениях относительно вероятности — прав он, когда называет вероятность сплошным надувательством?

В новой книге под названием «Смысл и абсурд в истории Австралии» Джон Херст возвращается к вопросу о том, должны ли белые австралийцы извиниться перед аборигенами за покорение и присвоение их земель. Значит ли извинение без реституции хоть что-нибудь, скептически спрашивает Херст, не «абсурдно» ли оно по сути.

Извинения — больной вопрос не только для потомков австралийских поселенцев, но и для потомков поселенцев южноафриканских. В Южной Африке ситуация в некотором смысле лучше, чем в Австралии: передача годных для сельскохозяйственной деятельности земель от белых к черным, пусть и принудительная, осуществима практически, чего не скажешь об Австралии. Владение земельными угодьями, измеряемыми в гектарах, угодьями, где можно выращивать хлеб и разводить скот, имеет огромную ценность как символ, даже когда вклад мелких фермерских хозяйств в национальную экономику снижается. Таким образом, каждый участок земли, переданный из белых рук в черные, похоже, является вехой на пути реституционной справедливости; в конце этого пути — восстановление прежнего статус-кво.

В Австралии, где, по сравнению с Южной Африкой, давление снизу слабое и нерегулярное, ничего столь же впечатляющего ожидать не приходится.

Я сказал: Нет человека, который был бы как остров, сам по себе[23]. В ее глазах отразилось недоумение. Я пояснил: Все мы — части целого. Ничего не изменилось, госпожа Аня.

Тем более бред, говорит Алан. Бред невежды. Он на целое столетие от жизни отстал. Мы живем в вероятностной вселенной, в квантовой вселенной. Это доказал Шрёдингер. Это доказал Гейзенберг. Эйнштейн возражал, но был неправ. В итоге ему пришлось признать, что он был неправ.

Все некоренные австралийцы, за исключением незначительного меньшинства, надеются, что вопрос самоликвидируется, как это случилось в Соединенных Штатах с вопросом о праве коренных народов на землю — он тоже был снят и попросту исчез.

В сегодняшней газете мне попалось объявление одного американского юриста, эксперта по юридической ответственности. Этот юрист за 650 долларов в час берется натаскивать австралийские компании в принесении извинений без признания собственной ответственности. Официальное извинение, когда-то имевшее высочайшее значение, обесценивается по мере того, как бизнесмены и политики усваивают, что в нынешней атмосфере — которую они называют «культурой» — имеются способы достижения нравственных высот без риска понести материальные потери.

Разумеется, этот процесс связан с феминизацией или сентиментализацией образа жизни, каковая феминизация (сентиментализация) началась тридцать лет назад. Мужчина, слишком суровый, чтобы плакать, или слишком несгибаемый, чтобы извиняться — а точнее, неспособный (убедительно) пустить слезу на публике или (не менее убедительно) изобразить искреннее раскаяние, — превратился в этакого динозавра, в фигуру комическую, то есть перестал соответствовать современным стандартам.

Бесчестье несмываемо и незабываемо.

Алан смотрит на меня проницательно — ему вообще удаются проницательные взгляды, а этот просто сверхпроницательный. Я здесь босс, и только попробуй об этом забыть. Аня, ты на чьей стороне? говорит Алан. Аней он меня называет, только когда злится.

Я говорю: На твоей, Алан, на твоей. Я всегда на твоей стороне. Я просто хочу услышать аргументацию.

Сначала Адам Смит поставил на службу выгоде рассудок; сейчас на службу выгоде ставят еще и сентиментальность. В результате этого последнего действия от понятия «искренность» остается только оболочка. В нынешней «культуре» очень немногие заботятся о разграничении — впрочем, немногие и способны разграничить — искренность и имитацию искренности, точно так же как очень немногие различают истинную веру в Бога и соблюдение религиозных обрядов. В ответ на вопрос: «Истинна ли эта вера?» или «Настоящая ли это искренность?» сомневающиеся получают полный недоумения взгляд. Истина? А что это? Искренность? Конечно, я искренен — я ведь уже сказал.

Высоко оценивающий свои услуги американский юрист не учит своих клиентов изображать правдивые (искренние) извинения, или же извинения фальшивые (неискренние), но производящие впечатление правдивых (искренних); он учит изображать раскаяние, не влекущее за собой судебных преследований. В глазах американского юриста и его клиентов раскаяние, не подготовленное заранее, не отрепетированное, скорее всего, будет чрезмерным, неуместным, неправильно рассчитанным; следовательно, фальшивое извинение — это такое, которое стоит денег. Всё измеряется в деньгах.