Исследования эти были выполнены еще в отделе Х. Х. Планельеса в сотрудничестве с А. Ф. Мороз, Н. С. Бродиновой, Л. И. Глатман, В. И. Подбороновым и др. Микробные клетки обрабатывались одним из производных акридина, три шестигранных кольца которых встраивались между парами оснований ДНК. Это внедрение инородного вещества, словно камень, застрявший между звеньями гусениц трактора или танка, препятствует репликации (считыванию) генетического кода определенного локуса (участка), в данном случае расположенного на пенициллиназной плазмиде. Репликация пенициллиназной плазмиды, на которой находятся регуляторный и структурный гены, контролирующие продукцию пенициллиназы, выпадает — происходит делеция. А весь процесс называется элиминацией, в результате которой восстанавливается чувствительность стафилококка к пенициллину. Микроорганизмы погибают. Зараженные мыши излечиваются от стафилококковой инфекции. Я доложил результаты исследований на химиотерапевтической секции.

После заседания мы пошли вместе с Ш. Д. Мошковским в сторону метро «Краснопресненская», от которой нам по пути было до станции «Сокол», где он жил. Постепенно мы подружились. Я бывал у него дома. Жил Ш.Д. один. Жена умерла. Хозяйство вела домработница. У него в Москве была племянница, детская писательница Эмма Мошковская. Брат Ш.Д., крупнейший фармаколог, академик медицины М. Д. Машковский (1908–2002), носил фамилию, отличавшуюся первой гласной от фамилии старшего брата. Настольной книгой врачей был справочник М. Д. Машковского «Лекарственные средства», многократно переиздававшиеся в СССР.

По совету Ш. Д. Мошковского я позвонил О. Ю. Магидсону (1890–1971), входившему в плеяду крупнейших химиков, которые независимо друг от друга в 1933–1934 годах синтезировали атабрин (акрихин), сыгравший такую важную роль в борьбе с малярией. Наверно, я был одним из последних, кто посетил О. Ю. Магидсона в его лаборатории во Всесоюзном химико-фармацевтическом институте, который располагался неподалеку от Смоленской площади. Я постучался в закрытую дверь его лаборатории. Никто не ответил. Я подождал немного, открыл дверь и вошел. Это была обширная лабораторная комната, плохо освещенная блеклым ноябрьским солнцем, едва проникавшим через грязные оконные стекла. Лаборатория была уставлена типичными химическими столами с высокими полками для приборов и реактивов. Пыль густо облепила стекло колб и пробирок. Никого в комнате не было. Вернее, я вначале никого не увидел. Я громко поздоровался. Никто не ответил. Я начал осматривать лабораторию, пока в дальнем конце около окна не увидел фигуру старика, склоненного над рукописью. Это был О. Ю. Магидсон. Я рассказал ему о своих экспериментах, которые, как я надеялся, приведут к успешному излечению инфекционных процессов, вызванных пенициллиноустойчивыми, бета-лактамазопродуцирующими стафилококками. По крайней мере, в эксперименте на животных! О.Ю., казалось, заинтересовался моей гипотезой и результатами начальных экспериментов по элиминации пени-циллиназных плазмид акридинами. Более того, он открыл сейф и передал мне из своей коллекции пробирки с акридинами, синтезированным много лет назад, когда он занимался получением отечественного акрихина.

Другим мощным источником синтеза новых соединений акридина была кафедра органической химии Уральского политехнического института, которую возглавлял академик И. Я. Постовский (1898–1980). Ученые из лаборатории И. Я. Постовского — Г. А. Сакович, Г. Б. Афанасьева, В. Н. Конюхов, Л. Ф. Липатова — активно сотрудничали с моей группой.

В результате экспериментов in vitro удалось подтвердить высокую частотность элиминации пенизиллиназных плазмид и — вследствие этого — снижение пенициллиноустойчивости стафилококков после обработки микробных культур не только традиционными акридинами (риванол, акрихин, профлавин, акрифлавин), но и препаратами, никогда не проверявшимися в экспериментах на микроорганизмах: акридин № 27, акридин № 40, акридин № 430, акридин «Димер», полученный из Франции. Между выявлением способности того или иного соединения вызывать мутацию (в данном случае делецию пенициллиназной плазмиды) и в комбинации с пенициллином вызывать гибель стафилококковых клеток лежали серии трудоемких экспериментов in vitro, а потом in vivo. Для этих экспериментов надо было подобрать такие концентрации препаратов (бета-лактамазочувствительных пенициллинов и акридинов), которые порознь не подавляли роста тест-культуры — пенициллинорезистентного стафилококка. Пожалуй, самым важным с прикладной точки зрения был акрихин, который был разрешен Фармакопеей для лечения сельскохозяйственных животных и больных людей.

Способность акридиновых соединений не только элиминировать пенициллиназные плазмиды, но и подавлять продукцию пенициллиназы требовала теоретического обоснования. Я нашел его в монографии A. B. Зеленина «Взаимодействие аминопроизводных акридина с клеткой» (Издательство «Наука», Москва, 1971). Я позвонил А. В. Зеленину, и он пригласил меня приехать. Он работал в лаборатории функциональной морфологии клетки Института молекулярной биологии, который располагался на улице Вавилова. Кажется, недалеко от метро «Профсоюзная» или метро «Академическая»? Александр Владимирович Зеленин оказался молодым (по моим нынешним представлениям) человеком, лет тридцати пяти — сорока, весьма интеллигентным и вникающим в глубинную суть обсуждаемых экспериментов. В своей лаборатории он наблюдал, что акридины, в особенности акрихин и риванол, спустя несколько часов после добавления к культуре ткани начинают подавлять митотическую активность клеток (процесс деления). «И это, несомненно, должно сказаться на продукции бета-лактамазы!» — воскликнул A.B. На прощанье A.B. подарил мне свою монографию с надписью: «Давиду Петровичу Шраеру с пожеланиями наилучших успехов на акридиновом поприще. 30 мая — 72 г. А. Зеленин». Это было началом нашего научного знакомства, которое продолжалось до конца 70-х. Работая над этой книгой, с огромным удовольствием я нашел в Вестнике Российской Академии Наук за 2001 год статью А. В. Зеленина «Генная терапия на границе третьего тысячелетия» и пояснение, из которого следовало, что А. В. продолжает заведовать лабораторией в Институте молекулярной биологии и является заместителем председателя совета Российской программы «Геном человека».

Казалось бы, пришла пора передавать нашу схему комбинированного лечения стафилококковой инфекции в клинику. Это самый важный момент для ученого, работающего в области экспериментальной медицины. И все-таки я хотел, чтобы заключительные опыты на животных были выполнены в сотрудничестве с лабораторией патологии при клиническом институте. Тяжелые стафилококковые инфекции нередко осложняют послеоперационное течение у больных сердечно-сосудистыми заболеваниями, низводя на нет виртуозную работу хирургов. Эксперименты по комбинации пенициллинов с акрихином были проведены в сотрудничестве с профессором Л. Д. Крымским (Институт сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева). Пенициллиноустойчивые золотистые стафилококки вводили белым мышам внутривенно. Нелеченные (контрольные) животные погибали от генерализованной стафилококковой инфекции. Как и в прежних опытах, больше всего были поражены почки, на которых висели гроздья желтых крупных абсцессов. Когда-то в медицине XIX века подобные патологоанатомические поражения назывались карбункулами почек. Но еще тяжелее буйствовала стафилококковая инфекция, когда животных лечили пенициллином. Это было, словно сухие ветки — в костер. Мыши погибали в более короткие сроки при тяжелейших поражениях почек, легких, печени, селезенки. Иногда абсцессы обнаруживались даже в мышцах сердца, что привело к мысли о возможной стафилококковой этиологии в некоторых случаях возникновения инфарктов миокарда. Дело в том, что стафилококки выделяют во внешнюю среду фермент плазмокоагулазу, приводящую к образованию сгустка крови — потенциального тромба внутри артерий сердца, почек, легких и других органов.