— Спокойствие, Уотсон, — энергично произнес Холмс. — Нет-нет, я не шутил. И вы поймете, что все это дело крайне простое, если поймете одну важную вещь.

— Какую именно?

— Истинную причину, по которой мистер Кэбплеже так лелеял свой зонтик, — ответил Шерлок Холмс.

Небо постепенно наливалось холодным зимним светом, и два освещенных лампами окна над входной дверью побледнели в лучах восходящего солнца. В доме продолжался обыск, причем участвовало в нем куда больше полицейских, чем это было необходимо.

Прошел почти час, в течение которого Холмс так и не сдвинулся с места, и Лестрейд наконец вылетел из дома. Лицо сыщика искажал ужас — и я уверен, то же чувство отразилось и на моем лице.

— Это правда, мистер Холмс! Его шляпа, пальто и его зонтик лежат сразу за входной дверью! Но…

— Да-да?

— Но я могу поклясться, что злодей не может прятаться в доме, и все мои люди клянутся, что из дома он не выходил!

— А кто сейчас в доме?

— Только его жена. Прошлым вечером, после того как я разговаривал с ним, он дал всем слугам выходной. Он почти выгнал их из дома, так говорит его жена, и ни словом не предупредил их заранее. Слугам это не слишком понравилось, некоторые заявляли, что им и пойти-то некуда, но он им не оставил выбора.

Холмс присвистнул.

— Жена! — сказал он. — Кстати, почему это, несмотря на весь шум и суматоху, мы до сих пор не видим и не слышим миссис Кэбплеже? Возможно, вчера вечером ей подсыпали снотворного? Тогда она должна чувствовать непреодолимую сонливость и, наверное, проснулась совсем недавно?

Лестрейд отступил на шаг, как если бы перед его глазами внезапно появился чародей.

— Мистер Холмс, почему вы так решили?

— Потому что ничего другого просто не может быть.

— Что ж, это чистая правда. Леди имеет привычку перед сном выпивать чашку горячего мясного бульона. И прошлым вечером в этот бульон была насыпана такая порция порошка опиума, что его следы остались на стенках чашки. — Лицо Лестрейда потемнело. — Но, ей-богу, если бы я поменьше видел эту леди, она бы мне больше нравилась.

— По крайней мере, проснулась она благополучно — я различаю ее в окне.

— Да ну ее, — сказал Лестрейд. — Вы лучше объясните мне, как этот вороватый торговец бриллиантами сумел удрать у нас из-под носа.

— Холмс, — сказал я, — мне кажется, здесь может быть лишь одно объяснение. Мистер Кэбплеже ушел тайным ходом.

— Здесь нет ничего подобного, — возразил Лестрейд.

— Да, я тоже так думаю, — согласился Холмс. — Это же современный дом, Уотсон, ну по крайней мере, он построен не более двадцати лет назад. Нынешние строители, в отличие от своих предков, редко развлекаются устройством тайных ходов. Но я не вижу, Лестрейд, чем бы я еще мог быть полезен.

— Но вы не можете уйти сейчас!

— Не могу?

— Нет! Может, вы и чистый теоретик, далекий от практики сыска, но я не могу отрицать, что в прошлом вы раз-другой меня здорово выручали. И если у вас есть какие-то предположения насчет того, как это человек мог исчезнуть чудесным образом, ваша гражданская обязанность — сказать мне об этом.

Холмс колебался.

— Ну хорошо, — сказал он наконец. — У меня есть причины помалкивать до поры до времени. Но я могу вам намекнуть. Вы не подумали о маскировке?

На какое-то время Лестрейд замер, обеими руками стиснув шляпу. Потом вдруг резко повернулся и уставился на окно, из которого пустым взглядом смотрела миссис Кэбплеже, непоколебимая в своей надменной самоуверенности.

— Бог мой! — прошептал Лестрейд. — Когда я приходил сюда вчера вечером, я ведь ни разу не видел мистера и миссис Кэбплеже вместе. Этим можно объяснить те фальшивые усы, которые я нашел спрятанными в холле. Только один человек был в этом доме утром, и лишь один человек находится там сейчас… А это значит…

Холмса, похоже, совершенно ошарашили слова сыщика.

— Лестрейд, что это такое пришло вам в голову?!

— Им не удастся меня надуть. Если мистер и миссис Кэбплеже — один и тот же человек, если он или она просто вышла из дома в мужской одежде, а потом вернулась… теперь я все понял!

— Лестрейд! Остановитесь! Подождите!

— Мы не тем занимались, — бросаясь к дому, на ходу ответил Лестрейд. — Сейчас мы проверим, леди это или джентльмен!

— Холмс, — воскликнул я, — неужели это чудовищное предположение может оказаться правдой?

— Это чушь, Уотсон.

— Тогда вы должны остановить Лестрейда! Мой дорогой друг, — решил я попенять Холмсу, в то время как миссис Кэбплеже исчезла из окна, и мы тут же услышали пронзительный женский визг, означающий, видимо, что Лестрейд проявляет всю свою смышленость, — это недостойно вас. Что бы вы ни думали о манерах этой леди, особенно после того, как она распорядилась, чтобы вы прибыли сюда вовремя и в трезвом виде, вы должны уберечь ее от насильственной доставки в полицейский участок!

— Но я совсем не уверен, — задумчиво произнес Холмс, — что этой леди так уж вреден был бы визит в полицейский участок. Для нее это могло бы оказаться ценным уроком. Не спорьте, Уотсон! У меня есть для вас поручение.

— Но…

— Я должен еще кое-что разузнать и могу оказаться занят весь день. Тем временем, поскольку мой адрес известен любому и каждому, я почти уверен, что совестливый мистер Браун пришлет мне некую телеграмму. Так что я был бы весьма признателен вам, Уотсон, если бы вы подождали в нашей квартире и вскрыли телеграмму, если она придет до моего возвращения.

Должно быть, я заразился настроением Лестрейда. Иначе просто не объяснить то, что я бросился на Бейкер-стрит с ужасающей поспешностью, крича по дороге вознице, что заплачу ему целую гинею, если он довезет меня быстрее чем за час.

Но ожидаемая телеграмма от мистера Мортимера Брауна застала меня в тот момент, когда я обсуждал с миссис Хадсон меню обеда, и, надо сказать, добавила мне переживаний. В ней говорилось:

«Сожалею, что пришлось так внезапно удалиться сегодня утром. Должен откровенно заявить, что являюсь и всегда являлся лишь формальным партнером в фирме «Кэбплеже и Браун», имущество фирмы полностью принадлежит мистеру Джеймсу П. Кэбплеже. Мой телеграфный запрос относительно двадцати шести бриллиантов был послан лишь из осторожности, дабы убедиться, что мистер Кэбплеже благополучно довез камни до дома. Если он взял камни, то имел на это полное право. Гарольд Мортимер Браун».

Так, значит, Джеймс Кэбплеже не был вором! Но если у него не было конфликта с законом, то я совершенно не понимал его поведения. Было уже семь вечера, когда я услышал на лестнице знакомые шаги Холмса, и именно в этот момент меня осенило вдохновение.

— Входите скорее, — закричал я, увидев, как поворачивается ручка двери. — Я наконец нашел единственно возможное решение!