– Эй, там, кто-нибудь! Уведите эту бедняжку вниз, в каюту!

Когда вечером семья миссионеров собралась на ужин, состоявший из жидкой овсянки и твердого сыра, на лицах всех: и мужчин, и женщин были разочарование и досада. К тому же половина миссионеров опять заболела и не смогла выйти из своих кают. Остальные дружно переживали неудачную попытку корабля причалить к острову, поскольку все отлично понимали, что следующая возможность прогуляться по суше представится им очень нескоро. Какой недружелюбной и противной казалась им сейчас эта каюта с раскачивающейся лампой, заправленной китовым жиром и противно поскрипывающей в ночи! Из отхожего места доносились отвратительные запахи, и новая волна отчаяния накатила на друзей, которых теперь снова тошнило без перерыва. Кеоки, внося в каюту еду, заявил:

– Я бы хотел предложить всем собравшимся вечернюю молитву.

И он принялся на богатейшем гавайском языке восхвалять открытое море, сравнивая его с сушей, поскольку, находясь в океане, человек обязательно обращался к Богу, тогда как на суше ему выпадают всевозможные соблазны. Поэтому, как логично отметил Кеоки, даже лучше, что все они сейчас находятся на борту "Фетиды", а не на Браве.

Из всех слушавших Кеоки только Эбнер уже достаточно понимал по-гавайски и смог хоть немного вникнуть в смысл слов дикаря. Молитва показалась ему настолько уместной, что он пересказал её содержание всем остальным, а затем уди вил их ещё больше, самостоятельно прочитав свою первую молитву на гавайском языке. Правда, он запинался и несколько раз останавливался, вспоминая или подбирая нужное слово, но, тем не менее, в каюте из уст священника зазвучал родной язык дальних островов, и теперь сам Господь знакомился с тем странным сочетанием звуков, к которому в дальнейшем предстояло обратиться всей его семье миссионеров.

* * *

Пятнадцатого Октября, в понедельник, на сорок пятый день морского путешествия, поскрипывающая и постанывающая "Фетида" под яркими лучами солнца, по ровной глади океана, пересекла экватор. Первой жертвой этого торжественного события стал преподобный Хейл. День выдался жаркий, и капитан Джандерс, как бы между прочим, посоветовал своим пассажирам переодеться в старое платье, причем постараться особенно не наряжаться. Когда же капитан лично убедился, что никто не выбрал свой любимый костюм, он хитро подмигнул Кеоки, и тот мгновенно передал сигнал кому-то наверху.

– О преподобный Хейл! – тут же донесся голос из люка. – Кридленд хочет о чем-то поговорить с вами!

Эбнер вышел из-за стола и поспешил к трапу, ведущему наверх. Однако не успел он пройти и нескольких ярдов, как на него с вантов было вылито целое ведро морской воды. Священник задохнулся от неожиданности и почувствовал, как сокращаются его мышцы в бессильной ярости. Но прежде чем он успел что-либо сказать, навстречу ему вышел улыбающийся мистер Коллинз и, подмигнув, заявил:

– Мы только что пересекли экватор! А теперь пригласите сюда Уиппла!

Этот новый для священника морской ритуал настолько поразил его, что Эбнер, не отдавая себе отчёта в действиях, крикнул:

– Брат Уиппл! Не могли бы вы подойти ко мне?

В люке кто-то зашевелился, и Джон Уиппл получил свою порцию морской воды.

– Экватор! – от души расхохотался Эбнер.

Джон стряхнул с себя воду и посмотрел наверх, туда, где двое развеселившихся матросов уже подготавливали новые ведра для очередных миссионеров. Поддавшись моменту всеобщей радости, Джон неожиданно выкрикнул: – Киты! – и отступил назад, потому что в ту же секунду несколько пассажиров рванулись к трапу, где и их ожидал морской обряд крещения. Вскоре вся палуба уже звенела от миссионерского смеха, а капитан Джандерс торжественно объявил, что теперь наступила очередь крестить матросов-новичков, которым ещё ни разу не доводилось пересекать экватор.

Когда же один из матросов, тот самый, который устроил душ Уипплу, явился за своей дозой овсянки и китового жира, Джон возбужденно воскликнул:

– О, нет! Этого оставьте мне! Уж его-то я накормлю досыта!

К всеобщему изумлению, он ворвался в самую гущу матросов и, перемазавшись жиром с ног до головы, действительно сдержал свое слово. Веселье не прекращалось ещё долгое время, и капитан велел выдать всей команде ром. Только тогда священники сочли за необходимость степенно удалиться. А уже через час Эбнер стал свидетелем того, что может натворить пьяный человек. Кеоки Канакоа попросил Эбнера спуститься в носовой кубрик, где старый китобой, принявший каким-то образом не одну, а сразу шесть или семь порций рома, тот самый старый матрос, который только что получил свою Библию, теперь грязно ругался и, что есть сил, бился головой о переборку. Немало намучавшись с ним, Эбнер все же умудрился успокоить буяна и уложить его на койку. Когда пьяница протрезвел и смог членораздельно произносить слова, Эбнер поинтересовался у него:

– Где же ваша Библия?

– В рундуке, – покаянно признался старый моряк.

– Вот в этом? – Да.

– Выпрямившись, Эбнер открыл рундук и, не обращая внимания на зловоние и беспорядок, царившие внутри, извлек оттуда Священное Писание.

– Некоторые люди вовсе не заслуживают Библии, – резко произнес священник и удалился.

– Преподобный Хейл! Преподобный Хейл! – в отчаянии закричал моряк. – Не делайте этого! Я умоляю вас!

Но Эбнер был уже далеко.

Этот странный день закончился также не совсем обычно, и все те, кто находился на палубе "Фетиды", смогли увидеть пример удивительной, ни с чем не сравнимой красоты. С запада, направляясь к берегам Африки, шёл высокий корабль с целой грудой надутых ветром белоснежных парусов. Он будто бы выплывал прямо из заката, и после коротких переговоров с "Фетиды" была спущена шлюпка, на которую захватили почту до Бостона. Когда лодка уже собралась отправиться навстречу с незнакомым кораблем, капитан Джандерс с кормы прокричал миссионеру, находившемуся в ней:

– Уиппл! Не забудьте предложить им помолиться! Они, наверное, оценят это!

Джон понимающе кивнул, и все те, кто стоял на палубе, наблюдали за своими товарищами, гребущими прямо на заходящее солнце, чтобы встретиться с незнакомым высоким судном, гордым и особенно красивым в наступающих сумерках.

Иеруша тоже поднялась наверх, и как теперь она ни старалась сдерживать свои чувства, все же расплакалась: слишком уж трогательной показалась ей встреча двух кораблей в преддверии ночи.

– Мой любимый товарищ, – вздохнула она, обращаясь к супругу, наверное, это самое красивое и незабываемое зрелище, которое мне приходилось наблюдать. Вы только посмотрите, как отсвет заката ложится на воду и переливается на её поверхности. Море – это волшебное зеркало.

Аманда, которой так не хотелось оставаться одной в столь прекрасный момент, подошла к Хейлам и тихонько шепнула:

– Мне было очень трудно стоять наверху и просто так наблюдать, как уплывает в лодке преподобный Уиппл. Вы знаете, это первый раз, когда мы разлучаемся. Все остальное время он находился рядом со мной. Какие же мы счастливые, если нам суждено провести первые месяцы брака вблизи друг друга.