Тем временем королевские стражники, дозором обходя деревни, нашли в одном селении, неподалеку от Парижа, двух вооруженных людей и одного пажа, которые, загнав своих лошадей, отстали от отряда де Краона; их тотчас схватили, доставили в Париж и заключили в Шатле. Через два дня этих людей отвели на улицу Сент-Катрин к дому булочника, где совершено было преступление, и там отрубили им кисти рук; затем их повели на рыночную площадь и отрубили головы и, наконец, повесили за ноги.

В следующую среду таким же образом расправились и со смотрителем дома де Краона: зная о преступлении, он не донес о нем и потому был подвергнут той же казни, что и преступники, его совершившие.

Каноник же, у которого мессир Пьер де Краон сменил лошадей, был заключен под стражу и предан церковному суду: У него конфисковали все его имущество и все доходы. По особой милости, да еще потому, что он настойчиво утверждал, что ничего не знал о преступлении, ему сохранили жизнь, но приговорили к вечному тюремному заключению с содержанием на хлебе и воде.

Что касается самого мессира Пьера де Краона, то ему приговор был вынесен заочно: у него конфисковали все его владения, недвижимость передали в казну, а земли поделили между герцогом Туренским и придворными.

Адмирал Жан Венский, которому было поручено завладеть замком Бернар, явился туда ночью с вооруженными людьми; он приказал взять прямо в постели жену Пьера де Краона, Жанну де Шательон, одну из красивейших женщин своего времени, и вместе с дочерью вышвырнуть ее из замка. Дом, в котором преступный заговор был составлен, стерли с лица земли, даже место, где он стоял, перепахали плугом, а участок передали кладбищу Сен-Жан. Улица, которую де Краон назвал своим именем, была переименована в улицу Злоумышленников, каковое имя она носит и по сию пору.

Узнав обо всем этом, мессир Пьер де Краон решил, что оставаться долее в своем замке Сабле ему небезопасно, и отправился к герцогу Бретонскому. Последний уже знал, чем кончилась преступная затея, знал он и то, что их общий враг остался жив. Вот почему, увидав Пьера де Краона, который смущенно вошел в ту самую залу, из которой совсем еще недавно с таким достоинством вышел, герцог не мог удержаться и громко крикнул ему:

– Эх, братец, братец, видать, маловато у вас силенок, если вы не сумели убить человека, который был уже в ваших руках!

– Ваша светлость, – отвечал Пьер де Краон, – мне кажется, все духи преисподней охраняли его и вырвали из рук моих, ибо я нанес ему шпагой более шестидесяти ударов. Когда он упал с лошади, то, клянусь вам, я считал его мертвым, и его счастье, что дверь в пекарню была незаперта, так что он оказался наполовину в сенях, вместо того чтобы свалиться на улице. Не случись этого, мы растоптали бы его копытами своих лошадей!

– Да-да, – мрачно проворчал герцог, – но это случилось, не правда ли? И поскольку вы здесь, я не сомневаюсь, что вскоре получу весточку от короля. Но что бы ни было, кузен мой, какую бы ненависть, какую бы вражду я из-за вас на себя ни навлек, вам было обещано убежище в моем доме, так что милости прошу.

Старый герцог протянул рыцарю руку и приказал слуге принести вина и бокалы.

Герцог Бретонский не ошибался, говоря об опасности, которой он себя подвергает, давая приют и защиту мессиру Пьеру де Краону. В самом деле, спустя три недели после описанных нами событий у ворот его замка Эрмин остановился королевский гонец, именем короля спросил герцога и вручил ему письмо, запечатанное печатью с гербом Франции.

Письмо это, впрочем, было обычным посланием сюзерена к своему вассалу: от имени парижского суда Карл требовал выдачи мессира Пьера де Краона как убийцы и преступника и в случае отказа грозил герцогу Бретонскому, что сам он, Карл, с большим отрядом явится за виновным. Герцог весьма достойно принял посланца короля, снял с себя роскошную золотую цепь, надел ему на шею и приказал своим слугам попотчевать гонца, пока он приготовит королю ответ. Через день этот ответ был вручен гонцу вместе с новыми изъявлениями щедрости.

В своем ответе герцог писал, что короля обманули, сказав, будто мессир Пьер де Краон находится в Бретани; что он ничего не знает ни о том, где скрывается этот рыцарь, ни о причинах ненависти, которую тот питает к Оливье де Клиссону, и посему просит короля считать его ни в чем не повинным.

Королю доставили ответ герцога, когда он заседал в совете. Он прочитал его несколько раз, все больше и больше мрачнея, и, наконец, скомкав письмо в руках, произнес, горько усмехнувшись:

– Вы знаете, господа, что пишет мне герцог Бретонский? Он честью клянется, что и ведать не ведает, где прячется этот злодей и убийца де Краон. Не кажется ли вам, что герцог ставит честь свою под угрозу? Послушаем-ка ваше мнение.

– Мой славный кузен, – сказал, поднимаясь, герцог Беррийский, – я думаю, герцог Бретонский говорит правду и, если мессира де Краона у него нет, отвечать за него он не может.

– А вы, мой брат, что думаете об этом?

– С вашего, государь, соизволенья, я полагаю, что герцог Бретонский так ответил только для того, чтобы дать убийце время бежать в Англию и…

Король прервал его:

– И вы, герцог, правы, так оно и есть на самом деле. Что касается вас, любезный дядюшка, то нам хорошо известно, что коннетабль не принадлежит к числу ваших друзей, и мы слышали, хотя о том вам и не говорили, что в самый день убийства вас посетил человек, близкий к де Краону, и известил о заговоре, а вы, якобы не очень поверив его словам да и не желая расстраивать праздник, не воспрепятствовали этому черному делу. Нам, любезный дядюшка, это известно, да притом еще из верного источника. Однако ж у вас есть средство доказать нам, что мы заблуждается или что нас неправильно осведомили. Средство это – вместе с нами отправиться в Бретань, где мы собираемся вести войну. Терпеть герцога Бретонского долее мы не в силах. Не поймешь, кто он есть: ни англичанин, ни француз, ни визжит, ни лает! Бретань не может забыть, что в прошлом она была королевством, и ей нелегко превратиться в провинцию. Ну что ж, если надо, мы нанесем такой удар бретонской герцогской короне, что с нее осыплются виноградные листья, мы обратим ее в баронство и принесем в дар одному из наших верных слуг, как приносим теперь в дар брату нашему герцогство Орлеанское вместо герцогства Туренского.

Герцог поклонился.

– Да-да, брат мой, – продолжал король, – и мы вам даруем его таким, каким было оно при Филиппе, со всеми приносимыми им доходами, со всеми его землями, так что отныне мы более не будем называть вас герцогом Туренским, ибо Турень с сего дня присоединяется к владениям короны, а станем именовать герцогом Орлеанским, ибо отныне это герцогство принадлежит вам. Вы слышали, любезный дядюшка, мы все отправляемся в поход, и вы, разумеется, вместе с нами.

– Государь, – ответил герцог Беррийский, – сопровождать вас повсюду, куда бы вы ни отправлялись, для меня радость. Однако думается мне, и нашему кузену герцогу Бургундскому следовало бы к нам присоединиться.