еще темнее, о месяце ни слуху ни духу. Идешь — и страшно тебе делается. Всмотришься — различишь кусты, деревья, смутные, неопределенные их очертания. Мрак обнимает тебя, шепчет на ухо: «Не бойся! Я тебя укрою, никто не увидит. Даже сам слепой Туронь, у которого глаза как у совы. Делай, что понравится. Никто не узнает…»

Ребята взялись за руки, и сразу им стало веселее. Рассмеялись, сами не зная чему.

— Давай сходим посмотрим на слепого Туроня! — предложил Палё.

Подкрались к кошаре, обогнули её, всматриваясь в темноту. Вон под самой загородкой белеют ногавицы…

— Дяденька Туронь! — тихонько позвал Палё.

Ответа не было. Туронь спал, дышал спокойно, похрапывал.

Палё вплотную придвинул к Ергушу свое улыбающееся, плутоватое лицо; приложил палец к губам, нагнулся, стал шарить около спящего. Рука его скользнула по кабанице Туроня, вытащила что-то из рукава. Потом Палё нарвал травы, скрутил жгутиком:

— Давай приделаем ему усы!

Он положил травяной жгут Туроню под нос, схватил Ергуша за руку, и оба сломя голову помчались прочь.

На Ямках передохнули, посидели; смеялись над травяными усами Туроня. Палё сказал:

— Я стащил у него ножик и свисток. Ножик у меня свой есть, я себе свисток возьму.

Нож Туроня он отдал Ергушу.

Бодро и весело пустились они к деревне. Насвистывали мелодии, которые Туронь играл на фуяре. Напевали его песенки.

— Стой! — возле кладбища кто-то загородил им дорогу — кто-то в кабанице, в белых ногавицах. Разбойник Туронь! — Подавайте нож и свисток!

Ребята без звука отдали.

— Быть вам разбойниками! — воскликнул Туронь и пошел вверх по дороге.

Мальчики долго смотрели ему вслед. Да, это был сам Туронь, они видели своими глазами. Наверное, проснулся и заметил пропажу. Догнал их и возвратил свои вещи… Чертов человек, как сказал бача…

Бегом спустились мальчики к деревне.

— С богом!

— С богом!

И разошлись. Ергуш повернул к Разбойничьему Хороводу. Шел, раздумывал. Только сейчас до него дошло, что дело-то дрянь. С рассвета дома не показывался. Что скажут мама?..

Ергуш шмыгнул в кухню, молча сел на лавку. Мама ничего не сказала и ужинать не предложила. Анна собиралась укладываться спать; Рудко дремал, уронив голову на стол.

— Помолись да ступай в постель, — разбудила его мама.

— Да ведь боженька уже спит! — сердито буркнул Рудко, продолжая клевать носом.

Ергуш повалился на лавку — так устал, что сон сразу сморил его.

— Вот ваш ножик, — бормотал он во сне. — Мне он не нужен!

Анна подошла к нему, понюхала.

— Опять навозом воняет, — проговорила она, отворачивая нос. — Батраком будет…

Мама встряхнула Ергуша:

— Ложись спать! Ты хоть ужинал?

Ергуш сказал, что ужинал, и пошел ложиться. Добрая мама, не отругала. Плохо это. Отругала бы — ему было б легче. А сейчас раскаяние стягивает горло, теснит грудь.

С чувством вины бросился он в постель.

ТРЕТИЙ СОВЕТ

На другой день под вечер деревня, как всегда, казалась погруженной в тихий сон, и только перед фабрикой чернели фигурки мальчишек-разбойников. Собрались все, кроме Ергуша; даже Якуб Фекиач-Щурок, самый старший, пришел; пришел и Штево Фашанга-Бубенчик, хотя жил далеко. Не было еще Матё Клеща-Горячки, да ребята о нем и не жалели. Все равно только дразнится, неугомонный задира.

Пастушонок Палё Стеранка вел речь:

— Ергуш Лапин летать умеет. Я сам видел. Он спрыгнул с дерева, с самой верхушки, и ничего!..

Йожо Кошалькуля прочистил горло, собираясь заговорить, но Палё не дал ему.

— Он и с собаками разговаривать умеет, — продолжал Палё. — Дядиному Моргошу такое слово сказал, что собачища чуть не рехнулась со страху…

Йожо Кошалькуля, конечно, заспорил.

— Это что! — сказал он. — Это и наш отец умеют. Раз встретили они в лесу медведя и говорят ему: дай бог счастья! И медведь пошел себе подобру-поздорову…

Мальчишки захохотали, потешаясь над Йожо.

— Ну что с ним сделаешь! — сказал Штево Фашанга-Бубенчик. — Дурак дураком!

Имро Щепка-Левша добавил:

— Схватил бы я его за нос, да ведь реветь будет, камнями швыряться. Мамке пожалуется…

Йожо Кошалькуля только слюни глотал, ничего не говорил. Отошел от насмешников шагов на пять, со стороны стал слушать.

А мальчики все единодушно решили, что Ергуш Лапин — необыкновенный, очень необыкновенный какой-то…

ЗУЗКА КОШАЛЬКУЛЯ

Анна тоже нашла себе подружку: Зузку Кошалькулю, сестру Йожо. Они встречались каждый день, если только матери не усаживали их дома за работу.

Зузка пришла утром в белом полотняном платьице. Две каштановые косички болтались у нее на затылке.

— Пойдем утят пасти, — сказала она Анне.

Утята, высиженные старой квочкой, уже совсем подросли, кормились самостоятельно. Бродили по двору, крякали, на мачеху-квочку внимания не обращали. Если она пыталась учить их по-куриному клевать зерна, к ней подходил вразвалку грузный селезень с курчавыми перышками на хвосте, бранил ее грубым голосом и поступал с ней бесчестно: хватал клювом за перья и кружил до упаду.

«Вот-так-так», — жаловалась квочка, сказать хотела: «Вот каких неблагодарных детей вырастила…»

Зузка показала Анне диковинку: зеленую резиновую лягушку, у которой сзади была дырочка. Мама купила ее в городе на базаре.

— Давай нальем в лягушку воды, — сказала Зузка, — и будем брызгаться.

Выгнали утят из «теплицы», и началась потеха: выдавили воздух из лягушки, погрузили в «теплицу», чтоб наполнилась водой. И пошли брызгать — вверх, друг другу в лицо… Визжали как сумасшедшие.

Ергуш, решивший посидеть дома, чтоб мама забыла про его бродяжничество и не волновалась больше, вышел на мостки, смотрел, смотрел…

— Что это у них такое, у чертовок? Пищат как полоумные…

Сел на мостки, заболтал ногами. Хвостик пристроился рядом. Все ждал, когда они с Ергушем в горы пойдут…

Утята возились на берегу канавы, копались в траве. Нащупают клювом стебелек у самого корня — и перебирают снизу доверху.

«Искать! Искать!» — сказала одна уточка другой, и обе заглянули под воду — только хвостики выставились.

Пес Хвостик встал на задние лапки, заработал передними, будто на велосипеде ехал.

«Искать! Искать!» — подхватили все утята и тоже стали искать что-то такое на дне «теплицы».

Зузка подошла к Ергушу, протянула ему резиновую лягушку:

— Хочешь, поиграй, она не испортится…

Улыбнулась застенчиво, голову к плечу склонила.

Ергуш молча смотрел на Зузку, лягушку не брал. Лицо у него было серьезное — голова была полна разных мыслей. О пастушьей хижине, об овцах в горах и Палё Стеранке, о Туроне-разбойнике и о темноте, укрывающей человека, но только не от глаз Туроня…

— Не хочу, — выговорил он наконец. — Играйте сами.

Зузка сконфузилась. Покраснев, обиженная, отошла она к Анне и тихо спросила:

— Что с ним? Играть не хочет…

Анна отвела