«Ларош хотел меня убить! У него в руке было ружье, и он обзывал меня бастардом! — вспомнилось парню. — Потом я очнулся в фаэтоне, живот страшно болел. А он держал мою голову на коленях!»

Жюстен твердо решил расспросить сиделку, как только та вернется, но вместо Корнелии в комнату вошел полный лысоватый мужчина в очках, болтавшихся на самом кончике носа. И он тоже был в белом халате.

— Здравствуйте, юноша! Слава Богу, вы пришли в себя. А то мы с вашим отцом боялись худшего!

— С моим отцом? — неуверенно повторил Жюстен.

— Гуго Ларош — мой старинный друг. Мы вместе воевали. Говорит, что вы — его сын, — пояснил доктор. — Он сидел возле вашей кровати часами.

Все еще очень слабый, Жюстен удивленно захлопал глазами. Леон Фоше присел с ним рядом, послушал пульс.

— Я вас прооперировал в тот же вечер, — сказал он. — На войне приходилось делать и не такое, но я — не дипломированный хирург. Я старался как мог. Благодаря опиатам вы не чувствовали боли, но в четверг у вас поднялась температура и пришлось ее сбивать.

— А где мсье Ларош?

— Вынужден был уехать — дела на виноградниках. Пока вы были тут, его жеребец стоял в одной конюшне с моей лошадкой, старенькой, но еще очень бодрой. Гуго говорит, вы любите лошадей и что он сделал из вас знатного наездника!

Жюстен кивнул, а потом задал вопрос:

— Какой сегодня день?

— Воскресенье, второе июля.

— Я должен был быть в казарме, в Сент-Этьене, еще в пятницу утром! Решат, что я дезертир!

— Не надо так волноваться, юноша! Этот вопрос решен. По поручению вашего отца кто-то из прислуги в Гервиле забрал из деревенской таверны вашу военную форму и вещи, а я отправил вашему командованию справку о состоянии вашего здоровья, с объяснением причин.

Доктор несколько раз повторил «ваш отец», и для Жюстена слышать это было дико. Он тихонько вздохнул — не знал, что и думать.

— Не хотелось бы вас чрезмерно утомлять, — продолжал доктор Леон Фоше, — но один вопрос все-таки задам. Почему вы не уведомили Гуго, что собираетесь вечером наведаться в поместье? Почему пришли кружным путем, со стороны конюшен? По его словам, он приметил на лугу, возле загона с жеребятами, лису, прицелился — и тут, откуда ни возьмись, вы! Несчастный случай, который мог стоить вам жизни. Все было так, Жюстен?

Тон у доктора был доброжелательный, и назвал он его по имени, однако было видно, что Леон Фоше встревожен.

— Если ваши версии не совпадут, мне придется проинформировать жандармерию, несмотря на нашу с Гуго многолетнюю дружбу.

Жюстен какое-то время неотрывно смотрел на яркую листву магнолий за окном. Вот с ветки взлетела пестрая птичка… Он заговорил, осознавая важность каждого слова:

— Доктор, все было так, как рассказал мсье Ларош. Пока я служил у него конюхом, он не знал, что я его сын. Но всегда обращался со мной хорошо.

— Ладно! Это то, что я хотел услышать, — сказал доктор, вставая. — Теперь отдыхайте! Корнелия скоро принесет вам обед. Славная женщина — добрая и прекрасно готовит. Вместе мы быстро поставим вас на ноги!

— Спасибо вам за все, доктор. Вы меня спасли.

— И я очень этому рад. Сказать честно, я еще никогда не видел моего друга Гуго таким потерянным. Он, гордец, умолял меня вам помочь. Даже известие о смерти дочки, Катрин, он воспринял с каменным лицом, такой уж у него характер.

Фоше вышел из комнатушки, которую оборудовал специально для пациентов, которые по состоянию здоровья нуждались в уединении, или же для тех, кому полагалось выздоравливать под медицинским присмотром. Но объяснить самому себе, почему он соврал врачу, Жюстен не успел.

— Бульон и яичко всмятку для нашего молодца! — еще из коридора жизнерадостно защебетала Корнелия.

На борту парохода «Гасконь», в тот же день

В сотнях миль от Шаранты, на просторах Северной Атлантики, проснулась и Элизабет. Рядом тихо разговаривали, то и дело повторялось слово «чудо». Все тело у молодой женщины болело, голова была тяжелая. Как она вообще оказалась в кровати, на сухих простынях и в ночной рубашке?

— Слава Богу, она очнулась! — словно издалека донесся дрожащий от тревоги голос Бонни.

— С плохими новостями можно подождать! — отозвался другой голос, мужской.

— Чудо, что она вообще уцелела!

Это — Жан, его звучный голос… Элизабет повернула голову и увидела, что дядя стоит возле кровати и лоб у него перевязан. Рядом — капитан парохода.

— Шторм кончился? — удивилась она. — Так тихо, и корабль почти не качает.

Бонни беззвучно заплакала, вытирая нос скомканным в шарик платком. Жан кашлянул и отвел глаза. И никто больше не говорил про чудо… Элизабет приподнялась на локтях. Был в этой картине недостающий элемент. Но какой?

— Где Ричард? Где мой муж? Я хочу видеть Ричарда! Бонни? Дядя Жан? Кто-нибудь, ответьте!

По трагическому выражению лиц она все поняла. Захотелось кричать, но горло перехватило, и из груди Элизабет не вырвалось ни звука. Капитан счел необходимым сообщить ей плохие новости лично.

— Мадам, примите наши искренние соболезнования — мои и экипажа «Гасконь»! Ваш супруг и один из матросов стали жертвами гигантской волны, которая могла переломить корабль или его потопить. Чудо, что пароход вообще уцелел. Мсье Джонсон и мой старший матрос Поль Борен погибли на глазах у офицера, которому вы, мадам, обязаны жизнью. Он вовремя увидел волну и успел увести вас туда, где было безопаснее. Приказал схватиться покрепче за поручень и заслонил собой. Слава Богу, крыша галереи смягчила удар при обрушении волны, но этого хватило, чтобы вы потеряли сознание.

— А еще ты наглоталась воды, — добавила Бонни.

— Но что случилось с Ричардом и тем матросом, что был с ним? — спросила Элизабет. — Я их видела, они шли мне навстречу!

— Вода обрушилась на палубу с такой силой, что их попросту смыло за борт. И, судя по всему, унесло далеко от парохода. Утром мы спустили шлюпки в надежде их разыскать.

У Элизабет не было слов, чтобы выразить свое смятение и горе. Она не плакала

— замерла, опираясь на локоть, и была очень бледна. Мокрые распущенные волосы липли к щекам.

— Ричард не умеет плавать, — жалобным тоном промолвила она. — Пожалуйста, уйдите, я хочу побыть одна. Бонни, дядя Жан, выйдите бога ради!

— Мадам, на вашу долю выпало еще одно тягчайшее испытание, — мягко начал капитан. — И я, со своей стороны, не стану вас обнадеживать. «Гасконь» выдержала шторм, но вы совершенно правы, судно не движется, а дрейфует. Карданный вал поврежден со