Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бедная Анхелика! Сколько испытаний выпало на её долю! Врач сказал, что Донье нужен покой и постельный режим. На сегодня мне дали выходной, но я не хотела никуда идти, поэтому решила помочь Лине с уборкой.
Заранее продумав план, мы договорились, что она отвлечёт Бернардо, а я тем временем выкраду у него ключ от тайной комнаты.
Я много раз спрашивала у дворецкого, что за той дверью, куда он ходит каждый вечер, как тайный агент, но как только я поднимала эту тему, он тут же, начинал отмахиваться от меня и рекомендовал не совать свой нос.
Лина разыграла какой-то припадок, что-то среднее между судорогами и сердечным приступом.
Убедившись, что меня никто не видит, я подошла к таинственной двери. Я попыталась подслушать, есть ли за ней кто-то. Ничего не услышав, я открыла дверь.
За ней оказалась небольшая комнатка, чем-то напоминающая заброшенный чердак.
Окна были плотно зашторены. Солнечный свет не пробивался в помещение, его освещала небольшая рыжая лампа на старом дубовом столе с разбросанными эскизами и различными инструментами: кистями, мелками, палитрами, какими-то баночками с краской…
Возле стола стоял мольберт. На нём красовалась картина с изображением девушки, которая кого-то мне напомнила…
Но самым интересным был не антураж комнаты, а человек в ней. У окна в инвалидном кресле сидел молодой человек. На вид ему было лет тридцать. Он был красив той особой редкой красотой, которая присуща потомственным аристократам.
Правильные черты лица. Гордый профиль. Длинные густые волнистые волосы падали на плечи. Большие карие глаза светились добротой. Если бы он не сидел здесь, взаперти – бьюсь об заклад, не одно женское сердце оказалось бы разбитым по его вине.
– Привет, – дружелюбно произнёс хозяин комнаты.
Мне было невероятно стыдно за то, что я вошла сюда. Я хотела провалиться сквозь землю.
– Простите, я… – я начала оправдываться.
– Проходи, нс бойся, – спокойным красивым голосом произнёс он.
– Простите, я нс ожидала увидеть здесь… – продолжила я, но незнакомец перебил меня.
– Парня в инвалидном кресле? Да, я знаю. Это шокирует. Проходи, не бойся. Я не укушу тебя, – шутливо сказал он.
– Кто Вы?
– Меня зовут Пабло.
Оглядевшись, я вновь обратила внимание на мольберт с рисунком девушки.
– Ты художник? – спросила я его.
Я ещё раз пригляделась к рисунку и поняла, что мне это напоминает… Боже мой! Это же я!
Пабло заметил мой негодующий взгляд и, словно прочитав мысли, ответил.
– Да, это ты.
– Но как? Вы же меня не знали. Я не понимаю, как Вы смогли нарисовать меня, ни разу не видев?
– По твоим фото. Я сделал это по фото, которые мне продал Тито.
– Кто такой Тито?
– Парень, который следит за тобой, – ответил Пабло.
– Бродяга? – удивилась я.
– Да, именно. Я купил у него твои фотографии, потому что ты мне понравилась!
Немного опешив, я села на кровать и увидела, свои фотографии. Они были повсюду: на кровати, на столе, на стенах…
– Как он мог продать мои фотографии совершенно постороннему человеку?! – возмутилась я. – Сколько же с Вас взял этот мошенник? Он говорил мне, что ему просто нравится фотографировать всё красивое, что он делает это ради себя. Лжец!
– Не злись на него. Мне просто стало жаль беднягу, и я предложил купить фотографии, которые у него есть.
– Так это к тебе он приходил на днях?
– Да, точно.
– Вот мерзавец! Пел мне песню про то, как соскучился и волновался. Но как ты вообще вышел на него, ты ведь…
В комнату заглянула Лина. Не успела она ничего сказать, как за её спиной появился дворецкий.
– Как вы посмели войти сюда?! – закричал на нас Берни.
Всё ещё злясь на бродягу, я не сразу сообразила, что произошло. За нас вступился Пабло.
– Не ругай их. Всё хорошо. Это ведь женщины, они по природе своей любопытны.
– Идите вон отсюда! Немедленно! – закричал, переходя на ультразвук, Бернардо, и мы пулей вылетели из комнаты.
Я негодовала от злости.
– Ты должна быть сейчас напугана, а не зла, – сказала мне Лина. – Ты что, не видела дворецкого? Он в ярости! И, знаешь, что нам за это будет? Нас уволят!
– Плевать я хотела на него, Бабочка. Боже, зачем я ушла из монастыря?! Все мужчины одинаковые, независимо от социального статуса. Все они лгуны и обманщики.
– Ты говоришь об этом, в инвалидном кресле?
– Нет, этот парень мне ничего не сделал. Я говорю о бродяге. Оказывается, его зовут Тито. Он меня фотографировал, помнишь? Так вот, этот «коммерсант» продал мои фотографии парню в коляске. Когда я до него доберусь, он меня выслушает. Так не поступают!
– Остуди свой пыл, куколка, – сказала мне Лина. – А ты не думала, как вообще такой, как Пабло, связался с таким, как Тито? Тут что-то нечисто, понимаешь? Не всё так, как кажется. Если Пабло нс выходит из комнаты, значит, кто-то ещё их познакомил с бродягой. Или же он всех нас обманул, что не может ходить, – сказала Лина, прищурив левый глаз, изображая сыщика.
– Ну, ты и детектив! Тебе бы сыщиком работать или сценарии к сериалам писать. Так всё разложила. Знаешь, я согласна с тобой, что не всё так просто здесь. Надо бы понаблюдать за этим парнем и Тито, а потом уже делать выводы.
Вечером я рассказала Донье, как мы украли ключ у дворецкого и проникли в тайную комнату.
– Я просто стащила ключ, пока Лина разыгрывала сердечный приступ. Но в глубине души я не хотела это делать, правда, очень не хотела!
– Да ну! Ты любопытна, как обезьяна, – рассмеялась Анхелика. И я радовалась тому, что мне удалось её хоть немного оживить! Я уже не могла смотреть, как страдает Донья. Мне было больно за неё. Я очень привязалась к старушке за время работы здесь. В глубине души я очень хотела бы себе такую бабушку. И в такие моменты я даже завидовала Иво.
– А кто этот парень? – продолжила я диалог.
– А ты с ним не говорила?
– Немного. Я только узнала его имя и что он художник. А почему он заперт? И ключ хранит дворецкий…
– Это было его решение. Несколько лет назад он потерял в аварии невесту и мать. За рулём был его отец, Дамиан, который выпил в тот вечер, но решил сам вести машину. Шёл сильный дождь. Машину занесло. В аварии выжили только Пабло и его отец. Но Пабло навсегда прикован к инвалидному креслу. Теперь он всем сердцем ненавидит своего отца. Сложно сказать, в чём он больше винит Дамиана – в собственном недуге или в гибели двух самых близких людей. Известно одно – после аварии Пабло отгородился от всего мира и стал добровольным затворником, как и я. Конечно, в первую очередь, он отгородился от своего отца, которого не сможет простить, наверное, никогда.