Не значилось на карте и дороги, которая вела бы в Волкогоново, в то время как асфальт под колесами был реальным и довольно свежим; было совершенно непонятно, куда такая дорога может завести. Именно поэтому мы поехали вперед. С ревом взобравшись на пригорок на первой передаче, мы притормозили и огляделись. Чуть дальше и внизу, в сторонке, мы увидели широкую лужайку, с трогательными белыми березками вокруг и удобной парковкой. Вероятно, новые русские из тех, кому наскучило жарить свои barbeque за кирпичными заборами, иногда собирались на нейтральной территории, чтобы повстречаться с себе подобными, мирно обсудить возможный срок нового премьер-министра, или дайвинг на Красном море, или что они там еще обсуждают. Сейчас тут не было никого. Зато висела забытая кем-то волейбольная сетка.

Мы спустились с горы и вылезли из машины на свежий воздух. Пели птицы, откуда-то издалека доносилось протяжное зуденье бензопилы — видимо, там расширяли пространство для новых кирпичных особнячков, а может, пытали какого-нибудь зазевавшегося конкурента. Меня самого все еще подташнивало после вчерашней пытки вискарем, но голова почти не болела, и это было чудесно.

Разделившись на две команды, мы устроили на чужой поляне нехитрый пляжный волейбол (в паре с Костиком я отбивался от неутомимого Шерифа и чертовски ловкого Макса). Мы разыгрались и расшумелись не на шутку, и из проезжавших изредка мимо дорогих джипов поглядывали на нас с любопытством. А потом на дороге показался велосипедист.

Это был парень наших лет или чуть помладше, в очках и в бейсболке с непонятной надписью, в хорошем спортивном костюме. Хотя на спортсмена он явно не тянул. Приблизившись, он тормознул так, что колодки дико заскрипели (дерьмо велик, — подумал я и ошибся), чуть не упал, но все же удержался на колесах и встал в десяти шагах от нас. Мы продолжали играть. Парень стоял и смотрел.

Наконец мяч, отбитый Костиком, улетел на ту сторону дороги, и тогда мы решили обратить внимание на зрителя.

— Чего смотришь? — тяжело дыша, спросил Макс. — Мячик бы лучше поймал.

И верно, мячик пролетел в каком-нибудь полуметре от парня.

— Я не успел, — сказал он виновато. — Мяч очень быстро летел.

Голос у него был негромкий, и говорил он как будто с чуть заметным акцентом — уж чересчур правильно.

— Да, блин, конечно, — проворчал Макс, отправляясь за мячом. — Тормоз.

— Эта дорога куда ведет? — спросил я.

— Не знаю, — сказал парень. — На шоссе. Кажется, в Москву.

— Точно, тормоз, — проговорил вернувшийся Макс. — Живет тут и не знает.

— Мы недавно приехали.

— Из-за границы, что ли? — поинтересовался Костик.

— Из-за границы приехали. Да.

— Зовут как? — спросил и Шериф.

— Михаил.

— Так ты нерусский, что ли? — слышать такой вопрос от Шерифа было забавно. Но Михаил не обратил на это внимания. Он почему-то смутился:

— Ну… Вообще-то я родился в Одессе…

Я-то, конечно, понял, в чем дело, а Шериф — нет. Он недоверчиво поглядел на Михаила, потом на меня и покачал головой.

— Мы тоже неместные, — сказал я примирительно. — Мы на юг едем.

Макс нетерпеливо подбросил мяч.

— Играть будем, нет?

— Слушай, я устал, — сказал я. — Чего-то всё еще ломает после вчерашнего.

— Ты тоже тормозишь. Мишка, ты-то, конечно, не играешь?

— Я играл раньше.

— Ну и вставай вместо него.

Мишка помедлил, оглянулся, положил велосипед на траву и подошел к сетке. Зачем-то потрогал ее и сделал несколько шагов назад, как будто выбирал место. Они начали игру, и я с удивлением заметил: наш новый знакомый неплохо двигается и хорошо принимает мяч — если только попадает по нему. Пару раз он промахнулся так, что все ахнули.

— Против солнца, — оправдывался он.

Что-то было тут не так. Кончилось тем, что Костик подхватил мяч, несколько раз постучал им по земле и после этого сказал:

— Мишка, ты что, не видишь ничего?

— У меня дистрофия сетчатки, — процедил тот сквозь зубы. — Я больше не могу играть. А раньше играл.

— Да мы видим, — сказал я.

— Вы видите. Да.

— Слышь, парень, ты не грусти, — сказал Макс. — Меня, кстати, Максом зовут. Ты меня-то хоть видишь?

— Вижу. У тебя волосы яркие.

— Рыжие, — уточнил Макс. — Всё он видит, когда хочет.

Мы тоже назвали имена, поздоровались, причем Михаил подолгу задерживал руку каждого в своей — будто запоминал. «Уже привыкает жить без зрения», — подумал я.

Зная, что он не заметит, я искоса поглядел ему в глаза. Они были светлыми, как и волосы, и вообще этот Мишка весь выглядел каким-то наполовину обесцвеченным, выцветшим. Его взгляд уже приобретал тоскливое безразличие, свойственное слепым. Мне стало его жалко. Наверно, он был хорошим парнем, пока видел. Дистрофия сетчатки, как я догадывался, приходит постепенно и трудно лечится: у его папы наверняка были деньги, если судить хотя бы по одежде и по велосипеду (я успел рассмотреть этот великолепный «кэннондейл» с дисковыми тормозами), и что же, этот папа не мог заплатить за операцию? Может, сюда и приехали лечиться, — подумал я (и оказался прав). А пока что я пожал ему руку и вздрогнул, когда он протянул ладонь к моему лицу и легонько провел пальцами сверху вниз — и тут же отдернул руку.

— Извини, привычка, — глухо сказал он. Да, такие дела, подумал я. И тут же с усмешкой припомнил: никогда еще другой парень не касался моего лица иначе как кулаком.

— Смотри-ка, — услышал я встревоженный голос Макса и обернулся: со стороны дороги к нам шли двое взрослых, один — плотный, в голубой трикотажной куртке и в таких же брюках, а другой в костюме, даже с галстуком.

— Михаил, и вот же ты где, — сказал первый. А тот, что в костюме, внимательно оглядел нас.

— Мы тут играли в волейбол, папа, — произнес Михаил, обернувшись на голос.

«Вот вам и отец, — подумал я. — А в костюме охранник. Чтоб не перепутать».

— В волейбол? Но тебе же нельзя в волейбол.

— Да, блин, — смешно выговорил Михаил. — Можно только в шахматы.

— И что за ребята? — спросил отец. Он-то говорил без акцента, скорее по-южному мягко, но зато стало абсолютно ясно, откуда они с сыном вернулись. В те годы многие уехавшие в начале девяностых как раз-таки начинали возвращаться в Россию и находили тут место куда теплее, чем там, невзирая на климат.

— Мы проездом, — сказал Макс хмуро. — А что? Нельзя?

— Отчего же нет? — отец Михаила поглядел на нас, на автобус и спросил: — И это ваш транспорт? Вы путешествуете?

— Ну как бы да, — сказал я.

— Как бы да, — повторил он. — Интересно. А вы не спешите?