— Извините, я не знала, сколько вы пьете.

— Обычно очень мало. — Он взял стакан и проглотил немного янтарной жидкости, ужалившей язык и обжегшей горло.

— Извините, что не сообщила вам сразу, — сказала Пейшенс, садясь рядом с ним на диван и натягивая короткую юбку на колени. — Просто все произошло так быстро. Ей стало плохо несколько часов назад, и мы вызвали «скорую». К счастью, они приехали быстро. Еще в машине ей оказали первую помощь, а когда доставили в больницу, она уже чувствовала себя лучше. Но все-таки после осмотра ее отправили в кардиологическое отделение.

— Почему же вы не позвонили мне из больницы? Думали, меня это не интересует? Что, если бы она умерла? — Неужели она думала, что ему все равно? Неужели она считает его таким холодным и равнодушным? Что ж, пожалуй, он дал для этого достаточно поводов. Сколько раз он говорил, что не может простить мать. Однако сейчас сердце бешено колотилось в груди. Чтобы скрыть свои чувства, он выпил еще бренди и закашлялся.

Пейшенс сочувственно похлопала его по спине.

— Извините, Джеймс. Я так волновалась тогда, что больше ни о чем не могла думать. Только о ней и о том, как ей помочь.

— Но ведь у вас было время позвонить, пока ею занимались в приемном покое.

Пейшенс вздохнула, не отрицая.

— Да, простите. Я не подумала о вас, пока не вышла из больницы, а тогда мне показалось, что лучше будет сказать лично, чем по телефону.

— Что ж, лучше поздно, чем никогда, — проворчал он, понимая, что вместо несправедливых обвинений следовало бы поблагодарить ее. Он поставил пустой стакан на журнальный столик, взглянул на часы и вздрогнул. Было почти семь. Теперь уже никак не успеть к Фионе вовремя. Нахмурившись, он встал.

— Простите, я должен позвонить. Я опаздываю к назначенному ужину.

— Ничего, мне тоже пора идти.

Джеймс направился к телефону на маленьком столике у камина, а Пейшенс двинулась к двери и столкнулась с ним.

— Простите, — сказала она, хватаясь за него, чтобы сохранить равновесие.

Махровый халат подался под ее пальцами и распахнулся до пояса. Джеймс задохнулся, увидев, как она покраснела, нечаянно увидев его обнаженное тело.

— Ой, простите, — прошептала она, но продолжала смотреть, не отводя расширенных глаз.

— Что случилось? Вы никогда не видели голого мужчину? — пробормотал он, и Пейшенс покраснела еще больше.

Охваченный страстью, он наклонился, ища губами ее рот, схватил ее руки, притягивая к себе.

Она сильнее ухватилась за халат, и Джеймс почувствовал, как развязывается пояс и белый халат распахивается уже весь.

— Простите! О-о! — задохнулась Пейшенс. Она когда-нибудь занималась любовью? Или еще нет? Не может быть, чтобы она подпустила к себе того мальчишку.

— Обними меня, — простонал он, заключая ее в объятия.

Она глядела на него огромными глазами. Будто загипнотизированная, подумал Джеймс.

Он не дал ей времени прийти в себя. Его рот наконец нашел ее губы, чувствуя, как они сдаются, дрожа. Ее пальцы робко двигались по обнаженной груди Джеймса, будто мышки, ищущие пути на свободу, но в то же время она отвечала на его поцелуй и не пыталась высвободиться. У него кружилась голова, он чувствовал, как твердеет и поднимается его плоть.

Она должна понимать, что с ним происходит, не настолько она невинна. Но он не хотел ее пугать. Нет, он не хотел обрушить на нее все сразу. Только не испугать ее!

Пейшенс вдруг прервала поцелуй, вдыхая так, будто в легких совсем не осталось воздуха. Губы Джеймса скользнули по щеке вниз и принялись целовать шею. Его ноздри были полны ее запахом. Он чувствовал, как ее тело чуть подается назад, будто она сейчас потеряет сознание. Его губы жадно отодвинули ворот свитера и приникли к тонкой ключице. Пейшенс вздохнула.

Осторожно, ожидая сопротивления, Джеймс просунул руки под свитер и коснулся теплой кожи. Под свитером на ней был только маленький шелковый лифчик. Мгновение спустя Джеймс справился с застежкой и обхватил ладонями мягкие и нежные яблочки грудей.

Он почувствовал ее напряженность и замер, ожидая, что она рассердится, будет протестовать. Ничего подобного не последовало. Руки Пейшенс обвили его шею, и она прижалась теснее, отвечая на его поцелуй.

Он почувствовал, как твердеют сосочки ее грудей, а сами груди наливаются, заполняя его ладони. Пусть она выглядит юной девочкой, но тело у нее женское, и это тело страстно жаждет мужчины. От одной этой мысли его бросило в жар, он тяжело дышал, по телу пробегала дрожь.

Как далеко она позволит ему зайти? Возбужденный до предела, он стискивал ее, вжимался в нее, одно его колено скользнуло меж ее ног.

Пейшенс отдернула голову с диким воплем и так оттолкнула его, что сама повалилась на спину. Джеймс не разжал рук, и они оба упали на диван. Почувствовав девушку под собой, он обезумел. Он стонал, сдирая с нее свитер, чтобы прижаться лицом к ее теплой груди, найти губами один из затвердевших сосков.

— Нет, Джеймс, не надо. — Дрожащий голос был едва слышен. Он чувствовал, как упираются в его грудь тонкие руки, она подтянула колени, чтобы оттолкнуть его. — Прекрати!

Нелегко было прийти в себя после такого дикого возбуждения. Красный, дрожащий от желания, он поднял голову и посмотрел на нее полуприкрытыми глазами.

— Извини, — глухо пробормотал он. — Меня занесло.

Он вскочил с дивана, запахнул халат и туго затянул пояс. Пейшенс отодвинулась на безопасное расстояние, торопливо застегивая лифчик.

— Ты могла остановить меня в любой момент! — оправдывался он.

Пейшенс отвела зеленовато-карие глаза. Она поправила свитер и провела рукой по спутанным рыжим волосам.

— Правда? Мне так не показалось!

Она что, улыбается? Нет, хуже — смеется над ним. Он не мог отрицать, что потерял голову от страсти. Джеймс до сих пор ощущал это сжигающее желание. Ясно, что оно не было взаимным. Он обманывался, думая, что Пейшенс хочет его ласк. Ощущение было такое, будто кто-то опрокинул на него ведро ледяной воды. Она вовсе не разделяла его чувств. Почему же она позволила зайти так далеко?

— Я не сделал бы ничего против вашей воли, — сказал он, глядя в пол, не желая, чтобы она видела его глаза. Он боялся, что там отразится боль, довершая его унижение. — Простите меня, ладно? Я вас неправильно понял.

— Что вы поняли неправильно? — Она тоже не смотрела на него, и ресницы дрожали, касаясь щек.

Он отдал бы что угодно, лишь бы узнать, что происходит в этой маленькой головке.

— Неважно! — мрачно сказал он.

— Для меня — важно! Что вам показалось?

— Не обращайте внимания. Простите. Очевидно, я ошибся.

— В чем вы ошиблись?

Он молча пожал плечами. Он не станет признаваться в собственных чувствах, понятия не имея о том, что чувствует она.