это спровоцировал, а затем сообщил, что мне предстоит встреча в товарищеском матче с советскими боксерами.

– Майкл, зачем тебе это нужно? – строго спросил Генри. – Эта история с фотопленкой и так некрасиво выглядит.

– Дядя Генри, я дал слово Василию Сталину, а свое слово всегда держу. Кроме того, мне хочется получить фото с его автографом на память. Ведь он большой человек в коммунистической России. Я прав?

– В этом-то все и дело, Майкл. Ты пойми, все, что касается высокой политики, особенно в советской России, чревато большими неприятностями. Здесь десятки тысяч, а может, и сотни тысяч людей, сгинули без следа, поэтому надо быть предельно осторожным. Не забывай, что мы находимся в чужой и враждебной нам стране.

– Простите меня. Честное слово, я просто не подумал обо всем этом, – решил я покаяться, видя их искреннее беспокойство.

На следующий день, когда мы возвращались к себе после завтрака, портье окликнул Генри:

– Господин Вильсон, вам просили передать пакет. Подойдите, пожалуйста.

Мы все трое удивленно переглянулись, так как никто из нас ничего не ждал.

Сенатор, получив в руки запечатанный конверт, покрутил его в растерянности, так ни адреса отправителя, никаких либо пометок не было.

– Что это может быть? – воскликнула Мария.

– Не знаю, – нахмурился Генри. – Наверно, надо позвонить в посольство.

Тут я вдруг вспомнил слова сотрудника ГБ.

– Дядя Генри, тут мои фото! Дайте я сам открою!

Действительно, в пакете оказалось десять цветных фотографий. Три фотографии, где я стою с Василием Сталиным и Владимиром Карнеевым на фоне спортивного мотоцикла. На остальных шести фотографиях были запечатлены особо красивые моменты гонок на льду. Бен оказался не просто фотографом, а настоящим художником. Он сумел увидеть и запечатлеть самые яркие моменты гонок на своих фотографиях, на которых можно было не просто видеть, а чувствовать бешеную скорость мотоциклов в ореоле разлетающихся во все стороны брызг искрящегося льда, дикое напряжение и радость победы гонщиков.

– Майкл, ты удивительный парень, – покачал головой Генри, разглядывая фотографии. – В Советском Союзе ты только третий день, а уже знаком с сыном Сталина, и я не удивлюсь, если тебя через неделю пригласят в Кремль.

– Не пойду, для меня там нет ничего интересного, – с апломбом подростка заявил я.

Причем сейчас я говорил чистую правду. Услышав мое заявление, супруги весело рассмеялись.

Вернувшись в отель после очередной экскурсии, мы уже шли к лифту, когда Генри снова окликнул портье. Мы подошли. Стоило мне узнать, что это звонили Вильсону из нашего посольства, я скорчил недовольную физиономию, дескать, взрослые разговоры такие скучные, после чего, не задерживаясь, продолжил свой путь. О том, что не остался, мне пришлось пожалеть уже через пятнадцать минут, когда в дверь моего номера постучала миссис Вильсон. Она сообщила мне, что русская сторона согласна организовать нашу встречу с советскими школьниками, и она уже дала согласие на это мероприятие.

– А я просил?! – не мог я сдержать новой волны раздражения, после того как ушла Мария. – Да пошли они все!

Естественно, ничего уточнять не стал, если подслушивают, то будут знать, что мальчишка сильно разозлился. Не более того. Почему? Да кто его знает, может, сладкого лишили.

Мне в новой жизни вполне хватило впечатлений от одной американской школы. Зачем мне еще встреча с советскими школьниками?! Для сравнения?! Пустая трата времени. К тому же, как оказалось, нам предварительно надо будет заехать в ВОКС, где нас примет инструктор, который курирует подобные темы. В другом случае я бы наотрез отказался встречаться, но мне не хотелось обижать Марию, которая беспокоилась за меня и решила, что мне будет интересно встретиться со своими ровесниками.

Пообедав, мы поехали на встречу. В кабинете, куда нас провели, сидела сухопарая женщина – инструктор с дымящей папиросой во рту. Выпустив струю дыма, она достала изо рта папиросу, затушила ее в пепельнице, полной окурков, потом встала и поздоровалась:

– Здравствуйте. Меня зовут Кокошкина Светлана Семеновна. Вы, я так понимаю, госпожа Вильсон и Майкл Валентайн.

У нее было хорошее произношение, что говорило о постоянной языковой практике, при этом она обладала хорошей фигурой и приятным лицом, вот только глаза были холодными. Мне сразу стало ясно, что мы ей не сильно нравимся.

– Здравствуйте, – ответила Мария. – Нас пригласили, я так понимаю, чтобы согласовать время и место встречи. Только одного в толк не возьму, почему мы не могли договориться обо всем по телефону.

– Садитесь, пожалуйста. Сейчас я вам все объясню.

Ее объяснения оказались короткой лекцией, на которой нас проинформировали, что можно, а что нельзя говорить при подобных встречах. Строгий запрет касался любых обсуждений внутренней и внешней политики СССР, вкупе с любыми критическими высказываниями о классиках марксизма-ленинизма, а также инструктор нас особо предупредила, чтобы никакой печатной продукции мы с собой не брали. Ни журналов, ни брошюр, ни открыток. Совсем ничего.

– Почему? – сделал я наивно-удивленное лицо.

– Советским людям не нужна пропаганда западного образа жизни, – сказала, как отрезала, женщина-инструктор.

– Вы сами верите в то, что говорите? – с явным скептицизмом в голосе спросила ее Мария.

– Верю, иначе бы здесь не сидела.

В ее ответе было сто процентов правды, так как в те времена к работе с иностранцами направляли только самых стойких и проверенных товарищей.

«Железный занавес, он такой», – усмехнулся про себя я, а затем спросил:

– Сколько будет учеников в классе?

Инструктор сначала окинула меня внимательно-цепким взглядом, затем ответила:

– Точно не скажу, но можно уточнить. Почему вы задали этот вопрос?

– Думал угостить ребят конфетами, – ответил я, глядя на нее честными глазами. – Или можно подарить шоколадки.

Женщина задумалась на какое-то время, потом согласно кивнула головой:

– Пусть будет шоколад. Что-то еще?

– Хочу еще подарить им блокноты и шариковые ручки.

– Подарки будут от какой-то американской организации?

Тут она сумела меня удивить.

– Почему от организации? Сам хочу подарить.

– Не положено, – отчеканила сотрудник ВОКСа.

Только сейчас я сообразил, в чем тут дело. Мальчик-американец одаривает советских детей, которым живется лучше всех на свете, а это плохой пример для молодых строителей коммунизма, которые стройными рядами идут в светлое будущее. Все это легко читалось на лице инструктора. Если говорить честно, то мне прямо сейчас хотелось сказать, что с меня хватит этого балагана, после чего развернуться и уйти. Было видно, что и Марии все это не по душе, но она, как жена политика, не хотела явных конфликтов с местными властями и поэтому сказала:

– Пусть будут просто подарки. Мы с Майклом их подарим без какого-либо уточнения. Так вас устроит?

– В этом разрезе устроит, – отчеканила женщина-инструктор. – Теперь давайте обговорим