— Жан?..

Ответа не было. Тревога нахлынула на нее с новой силой. Быстро пройдя через библиотеку, она толкнула приоткрытую дверь спальни. Зрелище, представшее ее глазам, заставило ее оцепенеть от изумления: Жан лежал на спине, раскинув руки, и громко храпел, распространяя вокруг себя тошнотворный спиртной запах.

— Скотина!

Сибилла приблизилась и встряхнула его за плечо. Жан в ответ пробормотал что-то неразборчивое. Отказавшись от мысли так его разбудить, Сибилла подбежала к окну и раздвинула шторы. Потом, оглядев комнату, заметила на каминной полке стакан с водой. Схватив его, она подошла к Жану, который продолжал храпеть, и вылила воду ему на лицо. Жан резко подскочил и посмотрел на нее округлившимися от удивления глазами.

— Да что такое на тебя нашло?!

Она нервно рассмеялась. Потом выкрикнула, вложив в свои слова все накопившееся раздражение:

— Где ты был вчера вечером?

К прежнему чувству унижения добавилась досада из-за переживаний за него — а он-то, оказывается, просто напился! В этот момент Сибилла его ненавидела, а себя чувствовала полной идиоткой. Жан в это время пытался собраться с мыслями. Он машинально вытер лицо, чувствуя, как голова раскалывается от боли. В горле у него пересохло, его мучила жажда. Но он понимал, что получил по заслугам.

— Принимал роды, — пробормотал он, испытывая жгучий стыд за эту ложь.

— Прямо эпидемия какая-то!.. Но у тебя ведь не было ночного дежурства вчера! Ты же собирался освободить себе вчерашний вечер, чтобы прийти в театр!

Жан закрыл глаза и в течение нескольких секунд не открывал их, чтобы избавиться от этого кошмара. Но тщетно — вчерашний вечер предстал перед ним во всех подробностях, и прежде всего он осознал всю гнусность своего предательства — как могло случиться, чтобы он с такой легкостью забыл обо всем и последовал за этой женщиной… Обскурой? (Даже это имя, точнее, прозвище звучало как предостережение.) Да еще и в такой особенный для него с Сибиллой вечер… Вчера, вернувшись и не застав ее дома, он невольно обрадовался — по крайней мере, не придется сразу же вступать в неприятные объяснения… Он был не слишком обеспокоен ее отсутствием, поскольку решил, что она вместе со всей труппой пошла отмечать премьеру в какой-нибудь ресторан в театральном квартале. Она и прежде ему об этом говорила. По идее, и он должен был пойти в ресторан вместе с ней. Но он слишком много выпил, чтобы к ней присоединиться…

Нужно было придать своей лжи видимость правдоподобия, и сделать это как можно быстрее — нельзя так долго молчать… И он принялся излагать легенду, придуманную еще вчера, когда он возвращался домой, уже расставшись с Обскурой, и шел от Нового моста к дому. Обычный визит к беременной пациентке, неожиданно начавшиеся преждевременные схватки, долгая работа и, наконец, появление на свет ребенка, девочки, — в одиннадцать вечера! Было уже поздно ехать в театр… Жан закончил рассказ, избегая смотреть на Сибиллу и надеясь, что она спишет это на стыд, который он испытывает из-за своего жалкого состояния. По крайней мере, он не запутался во лжи — в конце концов, медицина была его основной деятельностью, и здесь он не мог допустить нелепых ошибок и несоответствий.

Выслушав его рассказ, Сибилла расплакалась. Жан понимал, что его ложь сошла за чистую монету, но ничуть этим не гордился. Он попытался обнять Сибиллу, чтобы утешить, но она его оттолкнула: от него пахло потом и вином. Чувствуя себя слабым и отчаянно одиноким, он смотрел, как она, сжавшись в комок, судорожно вытирает слезы. Чтобы преодолеть неловкость, он встал, и тут взгляд его упал на часы, стоявшие на каминной полке. Когда он увидел, сколько времени, его охватила паника — должно быть, уже целая толпа пациентов собралась перед его кабинетом! Угрызения совести стали еще сильнее.

Жан поспешил в ванную и, налив в таз воды из кувшина, умылся и прополоскал рот. Затем, наскоро облившись водой, схватил висевшее на спинке стула полотенце и растер торс. Нельзя было терять ни минуты. Голова трещала по-прежнему, но на работе он найдет средство снять боль. Вернувшись в спальню, он лихорадочно выдвинул верхний ящик комода, достал свежую рубашку и поспешно ее надел. Необходимость поторопиться помогла ему справиться со смущением.

— А ты… ты в котором часу вчера вернулась? — спросил он Сибиллу, натягивая панталоны. — Ты даже не сказала, как прошел спектакль… Мне так жаль, что я не смог его увидеть, — виновато добавил он, и в самом деле не подозревая, в котором часу она вернулась и что ей перед этим пришлось вынести.

От этого вопроса рыдания Сибиллы только усилились. Жан забеспокоился, так как не в ее обычае было плакать из-за пустяков. Он подошел к ней, слегка наклонился и положил руку ей на плечо. Только сейчас он заметил на ее лице, в основном вокруг глаз, темные разводы краски, смешанные с полуразмытым гримом. Он взял с ночного столика свой носовой платок, сложил его вчетверо, смочил водой и принялся осторожно стирать краску с лица Сибиллы. Она не препятствовала ему, очевидно, испытывая благодарность за эту заботу.

Наконец она рассказала о том, что случилось вчера ночью и что ей пришлось вытерпеть вплоть до сегодняшнего утра из-за того, что вчера его рядом с ней не было. Жерар, который, в отличие от него, был на спектакле, предложил проводить ее, но она отказалась, и буквально через пять минут после того, как она отошла от театра, ее задержали во время облавы на проституток, устроенной полицией нравов. Из-за театрального грима ее приняли за одну из них. Она призналась Жану, что была страшно зла на него.

По мере того как она рассказывала, совесть мучила Жана все сильнее. Да, он сумел выпутаться с помощью лжи, и Сибилла осталась в неведении о том, что он делал вчера, — но ведь из-за его предательства она еще и пострадала! Ничего этого и в самом деле не случилось бы, если бы они ушли из театра вместе. Он слишком хорошо знал, что проституткам, задержанным во время облав, приходится выносить грубость полицейских, страшную, унизительную тесноту в общих камерах, бесцеремонные осмотры врачей… Он ненавидел себя за то, что пришлось вытерпеть Сибилле по его вине.

Но, несмотря ни на что, ему нужно было спешить на работу — он и так уже сильно опоздал. Нельзя было заставлять пациентов ждать слишком долго. Необходимость оставить Сибиллу одну, когда она так нуждалась в утешении, терзала Жану сердце, но он не мог поступить иначе. Его призывал долг. Больные нуждались в нем.

Надев котелок и взяв сумку, он вышел на улицу. На этот раз именно она послужила ему убежищем от угнетающей домашней атмосферы. Здесь ему легче было подавить стыд — за свое вчерашнее поведение, за то, что он так легко последовал за женщиной, связь с которой могла бы стать для него губительной… Женщиной, которая уклонилась от его поцелуев, когда он прощался с ней возле ее дома — и это после того, как весь вечер льнула к нему!.. Но почему она ему отказала? Из-за его навязчивого любопытства? Или из верности своему покровителю, благодаря которому она смогла вырваться из публичного дома? Она кое-что рассказала о нем: милый человек, занимается торговлей часами, любит путешествия, которые совмещает с деловыми поездками; часто ездит в Женеву, Лондон, даже в Нью-Йорк, где продает свой товар.