– Что значит «валяться»? – пробормотал он. – Они жениться собираются.

– Неужели? – захохотала я. – Это кто тебе сообщил? Ян?

– Наташа! – перебил меня Феликс. – Ты сгущаешь краски. Никакой катастрофы пока – я подчеркиваю: пока! – не происходит. Тебе надо присмотреться к этому парню. Привыкнуть. Может быть, он и не так плох…

– Ну, знаешь! – Я продолжала хохотать. – Ну, знаешь! Ты, значит, дожив до благородных седин, сам начал валяться (что это слово прицепилось ко мне, не понимаю, само выскакивает!), ты, значит, начал валяться с какой-то… – Я остановилась, подыскивая эпитет…

– Хватит, – сказал он ледяным тоном. – Все. Мы расстались. Я не хочу ничего слушать. У меня нормальные отношения с дочерью, ясно тебе? Ты всегда нам мешала! Ты всегда хотела перетянуть ее на свою сторону!

– А ты выгони меня! – прошептала я и близко подошла к нему (о Господи! Двадцать шесть лет!). – А ты спусти меня с лестницы! Зачем со мной церемониться!

Он схватился за остатки своих седых волос, и я вдруг увидела, как он постарел, какая у него морщинистая шея и старые уши!

– Наташа, – сказал он громко, как глухой. – Я не знаю, чего ты требуешь от меня. Вернуться я не могу. Постарайся справиться со своей жизнью сама. Я много лет брал на себя все, что мог. Это время кончилось, ты не девочка.

Домой я возвращалась по Никитскому. Мне казалось, что даже земля пахнет сиренью, даже скамейки!

Когда моя Нюра была маленькой, мы гуляли с ней на этом бульваре. Вон там, на детской площадке…

Кто такой сиамец?

6 июня. Ночью я ворочалась без сна, все прикидывала: что же делать? Поняла, что делать нечего. Мир распадается. Вот я смотрю на людей: разве они нормальные? Да нисколько! Помню, несколько дней назад мы с Троллем вышли на Тверскую. И тут же все загрохотало, почернело, засверкало. Ливень обрушился, как стена. Мы спрятались под козырек дома, а мимо по улице бежали люди, перепрыгивая через потоки. Мне показалось, что, прежде чем Тверская опустела и целиком перешла во власть урагана, по ней – с визгами, криками – пронеслось несколько тысяч человек.

Больше всего оказалось проституток. Они высыпали, как горошины, и покатились, сверкая ногами. Голые женщины, ярко накрашенные, с облепившими их длинными волосами, бегущие по воде в поисках пристанища! Библейская картина. Грешницы, спасающиеся от гнева Господня. А потом я увидела, как в двух шагах от нас, из двери ресторана, куда официанты торопливо затаскивали столики с улицы, появился Молох – огромный, заросший густой черной шерстью. Рубашка его была расстегнута, и через всю грудь сверкала тяжелая золотая цепь с массивным кулоном. Молох подставил под грозу жирное тело, раскинул руки, закинул голову и захохотал, зарычал!

О, он не был человеком, не был, мы с Троллем это сразу учуяли, нас не обманешь!

8 июня. Нюра поругалась с Яном, и он ушел.

Я проснулась в гробовой тишине – удивительной, потому что вчера наша квартира буквально сотрясалась – так они оба кричали!

– Ты, ты, ты – сволочь, бездарность, ты предал меня, предал! – надрывалась моя дочь.

– Блядь! – орал он. – Да скажи спасибо за все, что я сделал! Ты бы сейчас знаешь где была? Сука вонючая!

«Концерт» продолжался до глубокой ночи, потом они оба затихли, и я заснула. Проснулась поздно. Такое впечатление, что дома никого. Вышла с собакой во двор, вернулась. Открываю дверь – Нюра стоит в дверях. Глаза – широко открыты, но меня не видят, тушь размазана по всему лицу. Cначала мне показалось, что она пьяна, но я ошиблась. Она была какая-то мутная, невменяемая, но не пьяная, потому что я подошла близко и принюхалась: спиртным не пахло.

– Что случилось? – спросила я. Она не ответила. – Нюра! – Я повысила голос и легонько тряхнула ее за плечо. Она смотрела и не видела меня. – Нюра!

Она отвернулась и пошла в комнату. Я бросилась за ней. В комнате – все вверх дном. Шкаф нараспашку, одеяло на полу, грязь, окурки, гадость! Она тихо легла на кровать и натянула на себя простыню. Я заметила на ее шее что-то вроде кровавого подтека.

– Что это? – Я дотронулась до подтека пальцем, и она вздрогнула, словно я ее ударила.

– Мама, – вдруг сказала она, – полежи со мной.

Полежи со мной! Так она просила, когда была маленькой! Когда у нее болело что-нибудь и она не могла заснуть, или боялась темноты, или была разбужена плохим сном… Слезы хлынули из меня, словно кто-то открыл кран, и они вырвались на волю.

Я осторожно сбросила туфли, легла рядом с ней.

Нюра прижалась ко мне и закрыла глаза.

– Спи, спи, спи, – забормотала я. – Спи, моя маленькая, радость моя…

Я обняла ее и начала убаюкивать.

– Спи, спи, деточка, – шептала я. – Ты устала. Мама с тобой, мама тебя не оставит…

Волосы ее пахли дымом, тело – чужим мужчиной. Я чувствовала эти запахи не хуже собаки, но они не мешали мне.

Я укладывала спать своего ребенка, свою единственную дочку, и ждала, чтобы она успокоилась.

Наконец она действительно успокоилась и заснула. Я лежала рядом, боялась шевельнуться. Слезы продолжали течь, но я их не вытирала, потому что руки были заняты – обнимали и гладили ее голову.

О, если бы Бог пожалел меня и остановил мгновенье! Если бы мне оставили только это: загаженную комнату, развороченную постель, на которой она спит, прижавшись ко мне! И больше ничего! Я ведь ничего не прошу, кроме этого!

Через час она вскочила, бросилась к телефону, набрала номер. По всей вероятности, ей не ответили. Тогда она начала лихорадочно листать записную книжку. Неужели разыскивает его?

– Нюра! – Я уже была в кухне и оттуда наблюдала за ней (жарила оладьи, хотела ее покормить). – Нюра! Кому ты звонишь?

– Перестань шпионить! – крикнула она и изо всей силы захлопнула дверь.

Вот тебе и «полежи со мной»!

Потом я услышала, как она заискивающе спросила кого-то: «У вас Ян случайно не появлялся?» Потом еще кого-то, еще… Мне кажется, она обзвонила всю Москву! Его нигде не было. Или он прятался от нее, мерзавец! Когда она принялась за Институт Склифосовского, я не выдержала.

– Нюра! – закричала я из кухни. – Где твоя гордость? Что ты, с ума сошла?

– Отстань! – завопила она. – Сию минуту оставь меня в покое! Добилась своего, да? Добилась?

Она зарыдала, потом опять начала звонить. И вдруг – я уж не знаю, куда она прорвалась, – но он ответил!

– Ян! – громким детским голосом (наверное, от испуга) залепетала она. – Пожалуйста, прости меня!

Чтобы так унизиться, дура! Он, наверное, бросил трубку. Она выждала десять секунд и опять позвонила.

– Ян, – зашелестела она, – Януш! Ну прошу тебя! Ну хочешь, я все-все сделаю?!

Нет, это просто черт знает что! Я стиснула зубы и решила не вмешиваться. Сейчас он ее пошлет окончательно.