Трупы выкинули из траншеи и набились в нее сами, ждали немецкой контратаки, но ее так и не последовало, даже интенсивность стрельбы стала спадать. К полуночи немцы на своей высотке угомонились, и ротный разрешил всем отдыхать. Вова вместе со всеми ломанулся отогреться в немецкий блиндаж, но был остановлен Грановским.

— Лопухов, останься наблюдателем. Через час растолкаешь кого-нибудь, тебя сменят.

— Есть, — буркнул Вова и поплелся на пост.

С одной стороны, не хочется торчать на ветру и морозе, когда все будут дрыхнуть в блиндаже. С другой, лучше сразу отмаяться свой час, чем выползать наружу посреди ночи, тем более, что теснота в блиндаже страшенная — друг на друге небось лежат. Решив, что положительных моментов все-таки больше, чем отрицательных, Три Процента выбрал место для наблюдения, положил на бруствер винтовку и приготовился ждать положенный час. Немцы рыли свои окопы без расчета на то, что оборону в них придется держать красноармейцам. Поэтому обзор на запад и северо-запад был ограничен. Однако дареному окопу в бруствер не смотрят, Вова затаился и навострил уши.

Ему вдруг показалось, что грунт под ним движется. Вверх-вниз, вверх-вниз. Что за черт? В мистику он не верил и решил разобраться в природной аномалии. Опустившись на колени, Лопухов начал ощупывать дно окопа. Нет, не показалось, Вова стоял на раненом фрице, буквально затоптанном в снег. Восьмой, стало быть. Немец дышал, вот и показалось, что грунт колышется. Немец — это ранец, а ранец — это такое место, в котором можно найти много интересного. Поиски результата не принесли, ни ранца, ни оружия рядом не было, видимо, его уже успели обобрать. Разочаровавшись в находке, Лопухов стянул с бруствера винтовку, передернул затвор, направил ствол туда, где, по его мнению, у немца была грудь, и нажал на спуск. Последствия необдуманного поступка проявились через несколько секунд.

— К бою!

Первым из блиндажа выскочил младший лейтенант Грановский со своим ППШ, за ним повалили остальные, щелкая затворами винтовок. Разобравшись, что произошло, лейтенант от души приложил Вову матом.

— Да чтобы не мучился, — пытался оправдаться Лопухов.

— Сердобольный ты мой, это делается тихо, штыком, чтобы не мешать отдыху своих боевых товарищей. Понял?

— Понял.

— А для лучшего усвоения стоять будешь два часа.

— Есть, два часа.

Часов все равно не было, и время он будет определять, как говорится, на глаз.

Народ убрался обратно в блиндаж. Вова плюнул вслед лейтенанту. «А кто штык от крови оттирать будет? Да и противно оно, штыком. А так бахнул, и все». Лопухов вспомнил мерзкий скрип выходящего из тела штыка и поежился. Странно, еще три месяца назад Вова шарахался от трупов, как от чумы, а сейчас стоит буквально на покойнике, и ничего, нормально стоит, даже мурашки по спине не бегают, привык, однако. И стоять ему так еще целых два часа. Три Процента в сердцах обозвал Грановского пархатым жидом, добавил вслед еще пару матерных эпитетов и малость успокоился. Правда, в национальности ротного он не был уверен, но кто еще может выставить красноармейца Лопухова на лишний час, да еще при таком морозе? Только настоящий жид.

Минут через десять Вове надоело пялиться в темноту. Да и подмерз он уже основательно, поэтому решил прогуляться по траншее. Снег скрипел под ногами. Двадцать шагов туда, двадцать… Тьфу, ты! Накидали тут всякой хрени! Хрусь, хрусь. Тишина, хорошо, еще бы мороз чуть поменьше. Вова вернулся на место. А чего, действительно немцы притихли? Вова вдруг понял, что уже несколько минут со стороны немцев не прозвучало ни одного выстрела, ни одной ракеты не повисло над нейтралкой. Ему почудилось, что решившие отбить свою траншею фрицы сейчас ползут в снегу, подбираются ближе, чтобы одним броском достигнуть окопа и… Три Процента высунулся из траншеи, до рези в глазах вглядываясь в темноту. Однако рассмотреть что-либо не удавалось. Тут уж скорее уши помогут. На таком морозе по снегу бесшумно не подобраться. Лопухов напряг слух. Нет ничего.

Постояв так пару минут, Вова решил, что подкрадывающиеся к траншее фрицы являются плодом его воображения, и спустился обратно. Стоп! Вроде, справа было какое-то движение, краем глаза успел заметить! «А если почудилось? Лейтенант опять орать будет». Пока эти мысли мелькали в Вовиной голове, руки делали свое дело. Сдвоенный щелчок затвора в морозном воздухе был слышен далеко и послужил спусковым крючком последовавших событий.

Снег взметнулся в трех десятках метров от траншеи. Бах! Вспышка выстрела ослепила, результатов выстрела не было видно, но Вова почему-то не сомневался, что попал. Бах! Вроде там какое-то движение было. Бах! Это уже просто «в ту степь». Кланц-кланц, щелк. Перемать! Четвертый патрон на раненого фрица потратил! Лопухов присел. Вовремя! Из темноты загремели ответные выстрелы, пуля щелкнула по промерзшему брустверу. Вова рвал клапан подсумка, но рука в рукавице соскальзывала. Тогда он схватил рукавицу зубами, вырвал правую руку на мороз, добрался, наконец, до обоймы, начал запихивать ее в ствольную коробку. Рука тряслась, и обойма никак не хотела попадать в пазы.

Что-то стукнуло в заднюю стенку траншеи и упало прямо перед Лопуховым. Колотушка! Вова замер, не в силах двинутся, но тут кто-то подхватил гранату и выбросил ее из окопа. Акимов! Граната бахнула уже за бруствером. Вова продолжил запихивать обойму, и она, наконец, встала куда надо. Стрельба наверху разгоралась. Вова загнал в ствол патрон, но тут над окопом возник немец в белом маскхалате. Ствол маузера нацелился на Лопухова. Вова начал вскидывать свою винтовку, хотя понимал, что катастрофически не успевает. Секунды растянулись, время стало вязким. Вова ждал, долго ждал вспышки выстрела, а ее все не было и не было. Не было и не было. И не было.

Немец вдруг начал валиться назад, и только тогда по ушам ударила автоматная очередь. ППШ лейтенанта прогрохотал буквально над Вовиной головой. Звук окружающей действительности оказался сильно приглушенным. Лопухов начал приподниматься, но кто-то, оттолкнув его, рванул вперед по траншее, выскочившие из блиндажа красноармейцы занимали оборону. Застучали винтовки, бахнули гранаты, рыкнул «Дегтярев». Вова, наконец, выглянул из траншеи, но самые храбрые фрицы уже закончились, а оставшиеся успели слинять в темноту. Вслед им рота выпустила под сотню пуль, но вряд ли в кого-то удалось попасть.

Убедившись, что попытка отбить утраченную позицию внезапной контратакой провалилась, фрицы довольно быстро успокоились. В наступившей тишине морозной ночи было отчетливо слышно, как стонет где-то внизу раненый фриц. Вове казалось, что это именно тот фриц, которого он подстрелил первым же выстрелом. И стонал он так жалобно, что даже нервы советских пехотинцев сорок первого года не выдержали.

— Может, пойти добить?

— Отставить, — вмешался ротный.

— Так сил нет всю ночь это слушать!

— Не боись, на таком морозе долго не протянет.

И тут ротный обратил внимание на Вову.

— Молодец, Лопухов, не проспал. Не ожидал я, что они ночью рискнут сунуться. От лица командования объявляю благодарность!