* * *

Семья Борджиа не подвержена алчности и скупости.

Verum non desinit esse verum, quia aliquis negat eam (истина не перестает быть истиной оттого, что кто-то ее отрицает – лат.).

Многие не поверят такому утверждению, но это правда.

Алчность как жажда бессмысленной наживы в ущерб остальному, скупость или жадность не были присущи нашему отцу, не отличают и Чезаре, несмотря на огромные богатства, накопленные или добытые обоими.

Попробую убедить Вас в этой истине.

Ваше Преосвященство, Вам известны источники дохода кардинала Родриго Борджиа, а потом папы Александра. Он никогда не занимался ростовщичеством и не отнимал у бедных.

Мой брат Хуан не ценил деньги вовсе. Это может показаться ложью, если вспомнить о его богатых нарядах, обилии золотых украшений, золота и драгоценностей даже на конской сбруе. Всем известна любовь Хуана к блеску драгоценных камней, которыми он был увешан с головы до ног.

Но это не значит, что он был алчен.

Хуан все получал с избытком, не прикладывая никаких усилий, просто за то, что он любимый сын папы Александра. Что он мог ценить? В его кошели сыпались дукаты и драгоценности; не пошевелив и пальцем, он стал герцогом Гандийским; ничем не заслужив, оказался во главе армии. Хуан знал, что стоит ему пожелать, неважно чего – денег, власти, женщин, прощения, все будет немедленно дано. Ему не нужно не только экономить, но и считать дукаты, за Хуана считал отец.

При таком положении алчность просто не могла возникнуть. Алчен тот, кто хочет заполучить больше золота, а тот, кто его и считать не умеет, не может жаждать большего. Хуану не нужно больше, у него есть все!

Уверяю Вас, что и Чезаре, завоевывая себе новые земли в Романье, не гнался за добычей, а отдавал завоеванное на разграбление по обычаю. Я могу привести множество примеров, когда мой брат отдавал ценности, не интересуясь их стоимостью, раздавал или дарил и не считал свою добычу. Можно назвать это чем угодно, но только не алчностью.

Хуан был глуп и тщеславен, но не алчен, Чезаре умен и тщеславен, но не алчен, я не алчна тоже. Никогда Борджиа не дрожали из-за дукатов и не были скупы, никогда не жаждали только денег, хотя от них не отказывались.

Да, мы всегда желали как можно больше владений, как можно больше подданных в этих владениях.

Это не было желанием получить как можно больше золота в казну либо возможностей приобрести дорогие предметы утвари, одежды и прочего.

Нет, стремление поставить под свою руку много земель, получить безраздельное владение ими означало для Чезаре и меня прежде всего возможность наладить жизнь в этих владениях так, чтобы хорошо жилось подданным. Не буду лгать, вовсе не желание помочь им двигало меня в таком случае, все проще – нищий не способен ничего платить своему господину, только тот, у которого есть что отдавать, может отдать.

Господин, отнимающий у своего раба последнее, поступает неразумно, последнее можно отнять всего один раз.

Напротив, куда разумней тот, кто помогает своему рабу заработать как можно больше, чтобы потом взять свою долю. Доля от доходов состоятельного раба всегда больше последних крох нищего, а отданная без противления и даже с благодарностью за помощь, не вызовет бунта. Отнять последнее можно лишь единожды, но получать доход от крепкого вассала можно ежегодно.

Это я поняла случайно в Сполето, где была губернатором по воле отца.

Алчность ли это? Вряд ли.

Если кто и алчен, то это семья д’Эсте, особенно сам герцог и его дочь Изабелла маркиза Мантуанская.

С первого дня моего пребывания в Ферраре меня ненавидят в этой семье все. Мужу я не нужна, свекор с трудом терпит, Изабелла скоро сточит зубы, скрипя ими от злости… Чтобы разорвать этот брак, достаточно всего лишь согласиться, что наш развод с Джованни Сфорца был неправомерным, это сделает и два моих следующих брака недействительными.

Страстно желают, но никто не предпримет и одного шага, я могу быть спокойна. При разводе Альфонсо д’Эсте должен отдать мое огромное приданое моему первому мужу Джованни Сфорца. Представить, что такие средства уйдут «ничтожному» Джованни, не сумевшему обуздать супругу, Эсте не в состоянии. Только не это! И просто выпустить огромные деньги из своих рук немыслимо, лучше терпеть в Ферраре неугодную всем невестку.

Понимание такого положения не добавляет приязни и уважения с моей стороны ко всем Эсте вместе взятым. Но и ненавидеть я их тоже не стала, скорее охватило равнодушие.

Демонстрация алчности началась еще во время переговоров о браке между мной и Альфонсо д’Эсте.

Наверное, об этом следовало бы рассказать подробней. Это не семейная тайна, но широкой огласке переговоры о приданом тоже не подлежали.

Когда после убийства моего второго супруга Альфонсо Арагонского я надолго впала в отчаяние и удалилась сначала в монастырь Сан-Систо на Аппиевой дороге, а потом уехала в свое имение в Непи (отцу так надоели мои слезы и мрачный вид, что он предпочел отправить меня подальше), я не мыслила ни о возращении, ни о новом замужестве. Но жизнь требовала свое, вернее, не жизнь, а как обычно политические интересы папы Александра и теперь Чезаре.

Богатая вдова двадцати одного года с таким положением, как у меня, не могла долго оставаться без претендентов на роль супруга. Когда, вдоволь наплакавшись в Непи и поняв, что климат в поместье еще хуже, чем в Риме, я вернулась в Санта-Мария-ин-Портико, отец объявил, что ищет мне мужа. На мое заявление, что я больше не намерена связывать себя узами брака, он ответил, что более неразумных речей от меня не слышал.

Это был один из редких случаев, когда я советовалась с мамой, вернее, не советовалась, а пыталась выведать у нее, как ей удавалось противиться воле моего отца. Ее ответ удивил, мама сказала, что никогда не противилась, но делала по-своему. Что в любом деле умная женщина может повернуть так, чтобы внешне все выглядело по воле ее мужчины, но по сути принесло пользу ей. Мама посоветовала подумать, какую пользу могу извлечь я от нового замужества, какая польза мне нужна и каким должно быть замужество, чтобы оно эту пользу принесло.

Я всегда была уверена, что моя мама, не получившая никакого образования, даже диктовавшая свои письма секретарю, поскольку толком не умела писать, является самой разумной женщиной в Риме!

Я подумала и поняла, что главное, чего хочу от нового брака – чтобы сильный мужчина помог покинуть Рим и спрятаться за его спиной от любых новых попыток убить моего супруга, развести меня или уложить в постель к очередному выгодному мужу. Хотя второй брак был на редкость удачным, мы с Альфонсо Арагонским любили друг друга, но сам Альфонсо был слаб по сравнению с моими отцом и братом, а потому его участь была предрешена задолго до кровавой развязки.

Теперь мне был нужен муж, к которому я могла уехать подальше от Рима, горячо любимого мной, но безжалостного отца и ставшего просто опасным брата Чезаре. Причем у этого супруга должна быть воля не оставлять меня в Риме, не сбегать от меня при первой же угрозе и создать, наконец, семью, пусть без любви, но с взаимным уважением. Я понимала, что уважать представительницу семьи Борджиа, дважды невесту, разведенную вдову с маленьким сыном и испорченной репутацией, трудно, но надеялась, что супруг сумеет рассмотреть за всем этим меня саму.