Бебдерн сделал вид, что поднимается.

— Я ухожу, — заявил он обиженным тоном. — Я пришел сюда, чтобы оказать вам услугу, а не для того, чтобы меня оскорбляли. Я хочу, чтобы мой фарфор уважали! Я не позволю, чтобы меня называли идеалистом!

— Ну-ну! — сказал Вилли, удерживая его. — Я дам вам банан.

— Что ж, это меняет дело, — сказал Бебдерн, вновь усаживаясь.

Из-за того, что он так долго смотрел на чаек, Гарантье в итоге стал походить на чеховского персонажа.

— Впрочем, вы правы, — презрительно процедил он. — Мне понятны ваши усилия. У вас — как у класса — одна надежда — видеть мир абсурдным. Тогда у вас появился бы небольшой шанс выплыть.

— Я позабочусь, чтобы у вас отобрали ваш американский паспорт, вот увидите, — проворчал Вилли.

— Я и не знал, что у них в Америке такое тоже есть, — заметил Бебдерн.

— Христофор Колумб привез это оттуда в Европу, — сказал Вилли, — но они сейчас отдают им это обратно.

Внезапно Бебдерн упал на колени.

— Отче наш, иже еси на небеси, — принялся он молиться. — Позволь нам возвыситься! Позволь нам выбраться на поверхность! Дай нам все, что есть плоского. Дай нам миллиметровую глубину, позволь нам наконец быть простыми, как твари бессловесные. Верни нам вкус к розовому и голубому, к нежному и очаровательному, научи нас пользоваться собакой, лесом, заходом солнца, пением птиц! Освободи нас от зла, избавь нас от идей, верни нам духов! О ты, великий Вилли, иже еси на небеси, научи нас ручью и сну на траве, верни нам траву, травинку в зубах и пучок травы под затылок! Как это делается, как это делается? Возьми у нас самые высокие инстанции и заставь нас жить вместо этого на Корсике, в песне Тино Росси! Пусть наша жизнь получит всю возвышенность его голоса, все разнообразие его рифм! Помири нас с землей, помири нас с задницей, помири нас со слюной и пальцами, сбереги чистоту для себя и научи нас довольствоваться остатками! О ты, всемогущий, дай нам мидинетку и средства воспользоваться ею! Верни нам терпимость к глупости и вкус к женщинам, разговаривающим в постели! Верни нам секрет простейшего совокупления, чтобы не сломать ноги из-за того, что ты весь перекрутился! Верни нам лунный свет, вальс, позволь нам встать на колени перед женщиной и не ухмыляться при этом! О ты, потрясающий и колоссальный, о ты, абсолютно неслыханный! Спаси нас от зубоскальства и анализа, спаси нас от элит, сделай так, чтобы над нами царствовала девичья мечта! О ты, абсолютно неправдоподобный со многих сторон, верни нам серенаду и веревочную лестницу, сонет и засушенный листок между страницами книги, перенеси Ромео и Джульетту в Кремль! О ты, сотворивший бездны и Килиманджаро, верни нам наконец умение пользоваться поверхностным! Спаси нас от харакири самоанализа! Освободи нас от крайне серьезных трактатов и от юмора, возьми человека и развяжи его! Он скрутился в такой запутанный узел, что со всех сторон жаждут разрубить его, утверждая, что освобождают его! Позволь нам верить в девственность и иерархии, освободи нас от наших скафандров, дай нам лишь несколько пузырьков воздуха и дай нам простоту, необходимую, чтобы поцеловать женщину только в губы! Забери гениальность и верни нам талант! О ты, знающий историю, не делай ее больше! Оставь нас маленькими и милыми! Останови все и тщательно проверь наши мерки: мы выросли из своих размеров! Мы стали чересчур большими для своей малости! Ты легко сможешь во всем разобраться: послушай наши крики, когда мы занимаемся любовью, вспомни, кто мы такие, вывери себя по этому. Прежде чем сотворить Маркса, Гитлера, Ленина, Муссолини и всю вереницу гениальных отцов народов, послушай подольше хор мужчин и женщин, занимающихся любовью: сдержи себя. Дай им продолжить. Не тревожь их ни под каким предлогом. Сбереги гениальность для себя: она тебе особенно нужна, это тебе говорит человек. Я отлично знаю, что тут не хватает идеала: прибереги идеал и абсолют для себя, о ты, никогда не наведывавшийся к бабенкам! Спаси нас от духовных оргий, верни нам влюбленную пару. Позволь нам не быть счастливыми всем вместе и одновременно и все же быть счастливыми. О ты, для кого любовь всего лишь мелкая людская потребность, оставь нас с нашей мелкой потребностью. Оставь нас парами, воспрепятствуй гроздьям! Верни нам вкус к дуэтам! Поддержи барка-роллы против гимнов, серенады против хоров, сбереги в сердце больших симфоний тонкий звук флейты! Поддержи его, сделай его различимым! Спаси нас от Вагнера пережитого, от Вагнера, всего истекающего потом, кровоточащего, построенного, вырванного, дай нам вкус к хрупкости! Забери у наших серьезных мыслителей вкус к эстетике и дай им чувство прекрасного. Впрочем, верни нам вкус к красивому. Реабилитируй в наших глазах вкус, вкус, который прячется, пресмыкаясь, несчастный и преследуемый все сокрушающей катастрофой прекрасного! О ты, могущий на бумаге совершенно неправдоподобные вещи, верни Жан-Полю Сартру вкус к завитку волос и медальону на сердце, научи его играть на мандолине, дай Камю чувство пупка — верни нам пупок, мы уже не знаем, куда он подевался! Позволь нашим девам быть одновременно девственными и интеллектуальными! О ты, всемогущий, соверши это беспрецедентное чудо: спаси нас от педерастии. Верни нашим сыновьям вкус к нижней юбке, которая трепещет, и чудесное открытие все более и более нежного бедра — у милашек, крылышки и окорочка подаются вместе. Сделай так, чтобы наши милашки никогда не переставали кататься на велосипедах, спаси нас от пуритан, спаси нас от пуритан, спаси нас от пуритан! Забери пуритан и делай с ними абсолютно все, что хочешь, но я подаю тебе следующую идею: заставь их жить в девичьем корсаже, чтобы они подышали! Но главное, о ты, способный на все, ничего не делай для нас! Не улучшай нас ни под каким предлогом! Оставь нас навечно такими, какие мы есть, это очень хорошо! Если мы тебя не удовлетворяем, иди в другое место и сотвори кого-нибудь другого! Не прикасайся ни к чему! Оставь нам ужей и ос и сильный насморк: чихать — это так хорошо! И если тебе так уж хочется нам помочь, проявляй себя время от времени как афродизиак!

— Вы не получите от меня ни гроша, — пробурчал Вилли.

— Пусть месье успокоится, — сказал Бебдерн, вставая. — Если бы мне удалось заставить месье улыбнуться… Улыбка, простая улыбка на его августейшем лице — и я буду щедро вознагражден… Что до остального…

Он робко опустил взгляд.

— Если бы месье только захотелось сказать мне когда-нибудь эти простые слова: «Бедный маленький сукин сын.»

— Летучая мышь, летучая мышь! — пробормотал Гарантье.

— Где? — перепугался Вилли, видевший лишь несколько безобидных слоников.

Гарантье с отвращением отвернулся.

— Месье принимает желаемое за действительное, — сказал Бебдерн. — Он очень торопится закончить, не правда ли? Можно мне тихонько шепнуть ему на ушко, что летучая мышь возвещает не весну, что сумерки возвещают не утро, а ночь, что тупики никогда не предлагают выходов, и пока реальное будет яростно атаковать нас бормашиной дантиста, бороться с ним можно будет не крестовыми походами, революциями, идеологиями или самоубийством, а лишь поэзией, смехом и любовью.

— Хватит, — сказал Вилли. — Мне дурно.