так сказать, второе наше тело...

B 249

По всей вероятности, Бертольд Шварц[169] был первым, кто обжег себе пальцы порохом, и все же нашлись люди, желающие оспорить у него даже эту жалкую честь.

B 302

Если природа не желала, чтобы голова прислушивалась к требованиям туловища, зачем же она присоединила к нему голову? Туловище могло бы, не совершая того, что принято называть грехом, досыта есть и совокупляться, а голова могла бы без него создавать системы, заниматься абстракциями, говорить, петь и болтать о платоническом упоении, платонических восторгах без вина и любви. Отравлять поцелуи — более жестокий поступок со стороны природы, чем отравлять стрелы на войне.

B 318

...Жить против воли отвратительно; но еще ужасней было бы стать бессмертным, если этого не желаешь...

B 333

Этого требует природа человека, и даже природа обезьяны с этим согласилась бы.

B 336

Один мой друг имел обыкновение делить свое тело на три этажа: голова, грудь и живот. И он часто желал, чтобы обитатели верхнего и нижнего этажей ладили между собой лучше.

B 339

Скорей прямая линия перестанет быть кратчайшей, чем я отклонюсь от своего пути; укажи мне путь короче, чем прямая, и я откажусь от своего и последую за тобой.

B 340

Этот человек крайне охотно делился всем, что ему ничего не стоило, и особенно комплиментами, — он никогда не оскорблял, по крайней мере об этом никто ничего не знал, всегда имел любезную физиономию, и его скромность была столь велика, что его голос звучал как-то жалобно. У многих людей он слыл добродетельным и у большинства — смиренным, короче, он был из той породы людей, которых встречаешь довольно часто и которых в Англии обычно награждают именем sneaking rascals[170].

B 386

От людей следует требовать услуг по их возможностям, а не по нашему желанию.

KA 2

В английском языке есть поговорка: он не настолько умен, чтобы обезуметь. Очень тонкое наблюдение!

KA 5

[Об индейцах]. Они не принимают в общество никого, прежде чем он не выдержит все суровые испытания и не станет способным терпеть голод и жажду, укусы крупных муравьев, ос, мух и других насекомых, раны, наносимые самому себе в различных местах тела, короче, пока не научится переносить сильнейшие боли с величайшей стойкостью и терпением. Это нечто большее, чем стать у нас магистром.

C 17

Трехгрошовая монета, пожалуй, дороже слез.

C 21

Вас, способных столь чувствительно рассуждать о душах ваших возлюбленных, я не стану лишать этой радости. Но ни в коем случае не думайте, что вы говорите или делаете нечто возвышенное, и не воображайте себя благороднее толпы, которая не так уже неправа, когда стремится преимущественно к плоти. Каких только идей не имеет о таком «тонком чувстве» юный читатель рецензий! Простолюдин же косит глаза на прорез в нижней юбке и ищет там то небо, которое ты ищешь в глазах. Кто прав? Я не взвешиваю доводы в этом вопросе и еще менее решаю его. Но я хочу посоветовать от чистого сердца всем чувствительным кандидатам быть поближе к крестьянину, иначе это может привести к досадным затруднениям.

C 22

Минувшая скорбь приятна в воспоминании[171], прошедшее удовольствие тоже, будущее удовольствие и настоящее — точно так же. Итак, лишь будущая и настоящая скорбь терзает нас. Значит, в нашем мире заметен перевес в пользу удовольствия. Он увеличивается еще и тем, что мы постоянно ищем случая доставить себе удовольствие и большей частью можем его предвидеть с достаточной уверенностью. Напротив, гораздо реже можно предвидеть будущую скорбь.

C 30

...Что за человек Иоганн Каспар Лафатер, если при чтении прекрасной идеи Мендельсона[172] у него может вырваться желание: если бы он был христианин! Почему не желает он ему в таком случае также и хорошего прусского роста[173]?..

C 37

Диоген[174] расхаживал в грязной одежде по роскошному ковру в комнатах Платона. «Я попираю, — сказал он, — гордость Платона». «Да, — возразил Платон, — но только посредством другого вида гордости».

C 113

Кто захочет слушать извинения, когда он может видеть действия?

C 137

Я весьма часто размышлял, чем отличается великий гений от заурядной массы. Вот несколько моих соображений.

Заурядный человек всегда приспособляется к господствующему мнению и господствующей моде, он считает современное состояние вещей единственно возможным и относится ко всему пассивно. Ему не приходит в голову, что все — от формы мебели до тончайшей гипотезы — решается в великом совете человечества, членом которого он является. Он носит обувь с тонкими подошвами, хотя острые камни мостовой и режут ему ноги; пряжки у него сдвинуты к самым пальцам и поэтому часто за все зацепляются. Он не думает о том, что форма обуви так же зависит от него, как и от того дурака, который первым начал носить тонкие подошвы на плохой мостовой. Великий же гений всегда задает вопрос: а может быть, это неправильно?.. Поблагодарим же этих людей за то, что они порой, хоть однажды, встряхивают то, что стремится осесть. Для этого мир наш еще слишком молод...

C 192

Освоить целину времени.

C 243

Он бойко болтает, как француз, деловит в движениях, как англичанин, жестикулирует, как итальянец, или пользуется всеми тремя способами, как немец[175].

C 274

Что тебе до причины доброго поступка этого человека? Если источником его была и не зависть, то, может быть, удовольствие от мысли стать предметом зависти. Следовательно, не личная зависть, а зависть других.

C 326

Великие люди тоже ошибаются, и некоторые из них так часто, что почти впадаешь в искушение считать их людьми незначительными.

C 343

Если кто-нибудь весьма охотно что-либо делает, то почти всегда он видит в этой вещи нечто такое, чего на самом деле в ней нет...

C 347

Не величие духа, а величие нюха сделало его таким человеком.

C 356

Может ли человек сам пробудить в себе активность? Укрощением страстей. Главным образом сладострастия. Следует начинать