Оказавшись наконец дома, Устинья выпила целую горсть таблеток, с трудом заставляя себя делать глотательные движения. Желудок ожгло огнем, хотя никакой язвы у нее не обнаружили. Телефон в Алма-Ате не ответил — там уже давно наступил рабочий день и Николай Петрович теперь наверняка будет где-то болтаться до поздней ночи. Устинья прилегла на диван в гостиной, возле которого стоял на столике телефон, с головой накрылась пледом. Все, все кончилось. Больше ничего ей не нужно от этого мира. Если бы можно было вызвать по заказу смерть. Господи, прости меня грешную и…

Она провалилась в похожий на беспамятство сон. Разбудил резкий телефонный звонок. Устинья схватила трубку.

— Капитан Лемешев, — услыхала она знакомый голос. — Марья Сергеевна, я бы хотел подъехать к вам. Прямо сейчас. Вы разрешите?

— Нет, — решительно заявила Устинья. — Дело в том, что у меня пропала дочь. — Проговорив эту фразу, она почувствовала, как на голове зашевелились волосы. — Да, вчера вечером. Ушла из дома среди бела дня и не вернулась. Вы знаете, мне кажется, Москва — страшный город. В нем бесследно исчезают самые молодые и красивые.

Маша очнулась и обвела глазами помещение, в котором очутилась. На полу беспорядочные груды книг, нот, пластинок без футляров. С серой от пыли занавески свисают нити серебряного дождя и елочные украшения. На голом ободранном столе роскошный букет пестрых гвоздик. И пахнет здесь вином, пылью и человеческим потом. (У Маши, как и у большинства людей, обладающих абсолютным музыкальным слухом, был отличный нюх, позволяющий расщеплять окружающую атмосферу на отдельные запахи.)

Она лежала на тахте вниз головой — вот почему, наверное, так быстро пришла в себя. Юбка была разорвана до самого пояса, тонкий свитер задрался к горлу, обнажив голую грудь. Маша попыталась встать. Ноги и руки слушались плохо, все тело точно иголками покалывало — так покалывает затекшая нога, на которой долго сидел.

И все-таки ей удалось встать. За окном бледно серело небо, оплаканное осенним дождем. Маша посмотрела на свои часы — они показывали без семи минут семь. Часы остановились.

Ей очень хотелось пить. Она открыла дверь, поплутав по темному коридору, очутилась наконец на кухне. В холодном кране не оказалось воды, а та, которую она налила в стакан из чайника, отдавала затхлостью.

Маша сидела за кухонным столом и тщетно пыталась вспомнить, что ей снилось. Это сейчас имело для нее первостепенное значение, от этого вроде бы зависела вся ее дальнейшая жизнь. Вспомнить. Непременно нужно вспомнить…

Во сне она бегала по большому пустому дому, сзади гулко хлопали двери, из-под ног выскакивали лохматые звери и тоже бежали за ней. Ей было очень весело быть во главе этой необычной кавалькады, управлять ею, направляя ее движение куда вздумается. Потом над головой хлопала крыльями большая черная птица, и она спряталась от нее под стол. Но на столе, под которым она спряталась, что-то лежало. Ей хотелось узнать — что, но она очень боялась этой страшной птицы.

«Что со мной? — думала Маша. — Наверное, я сильно напилась. Где все остальные?.. Что это за дом? Неужели уже утро, а я ничего не помню?..»

Она услыхала какие-то странные звуки в глубине квартиры, встала и, пошатываясь, побрела в ту сторону, откуда они доносились. В приоткрытую дверь увидела широкую кровать, перед ней стояла на коленях черноволосая женщина. Она раскачивалась из стороны в сторону и пела что-то уж больно странное, что вряд ли можно было назвать мелодией.

Маша остановилась в полушаге от женщины и посмотрела на кровать. На ней лежал… У нее внезапно помутилось в голове, поплыло перед глазами, но она успела вспомнить, что это Иван, тот самый парень, которого безуспешно разыскивают его родители и которого она, Маша, нашла. Вспомнила и тут же рухнула на пол.

Она не потеряла сознание — она все помнила, только вдруг страшно разболелась голова. Она боролась с кем-то неведомым за то, чтобы помнить.

Маша видела, как женщина, поднявшись с колен, приблизилась к Ивану, взяла его за руку, перевернула ее ладонью кверху и поднесла к своим губам. Потом провела его раскрытой ладонью по своему лицу и положила ее на грудь Ивана. То же самое она проделала с другой рукой. Иван не шевелился. Судя по всему, он крепко спал.

«Кто она?» — думала Маша, смутно припоминая, что при появлении этой женщины-цыганки Иван закричал диким голосом, и она, Маша, кинулась ему на помощь. Что было потом, она почти не помнит. Куда-то они вместе падали, Иван придавил ее своим весом — у нее до сих пор болит плечо, которое она ушибла об стену. Наверное, там теперь отвратительный лиловый синяк. Но это не имеет никакого значения, убеждала себя Маша. Главное выяснить, кто эта женщина и что ей нужно от Ивана?

Цыганка, глянув в Машину сторону, вдруг быстро выскочила из комнаты, и Маша сразу почувствовала облегчение. Она подползла к краю кровати и прошептала:

— Иван, с тобой все в порядке?

Он молчал и не шевелился. Маша с трудом приподнялась с пола, уцепилась руками за одеяло и, подтянувшись на них, залезла на кровать. Иван лежал с закрытыми глазами, сложив руки на груди. Его лицо было безмятежно. Маше показалось, что он не дышит.

— Иван! — громко окликнула она. — Иван, Ваня, что с тобой? Проснись! — У него оказались теплые руки, и Маша с облегчением вздохнула. — Проснись, слышишь? Нам нужно бежать отсюда. Немедленно, иначе…

На пороге появилась цыганка. Маша обернулась и увидела, как она, взмахнув руками, подпрыгнула несколько раз на месте. У Маши снова закружилась голова, но она успела подумать: «Цыганка… Это она во всем виновата…»

Маша лежала с открытыми глазами и все видела. Цыганка совершала над ними обоими какой-то странный ритуал. Они не обменялись ни единым словом, но Маша каким-то непостижимым образом поняла, что цыганка никак не может сделать с ней то, что хочет, и потому очень злится.

«Но почему она хочет сделать это? Я ее совсем не знаю, — думала Маша, борясь со сном. — И с Иваном она тоже что-то хочет сделать. Я совсем не знаю Ивана, а теперь даже не могу спросить у него, знает ли он эту цыганку. Он наверняка ее знает, потому что…»

Цыганка вдруг наклонилась над Машей, провела ладонями над ее головой, всем телом. «Как хорошо, — думала Маша. — Мне сейчас так хорошо и приятно!..»

И погрузилась в глубокий спокойный сон.

Если бы Устинья не утратила способность удивляться, она бы наверняка удивилась, даже изумилась наверное, войдя в палату к Толе и обнаружив, что он сидит в кровати. Но она лишь сказала без всякого выражения:

— Я рада, что у тебя все благополучно. А вот у нас…

— Что-то случилось с Машей? Я не верю снам, но…

— Да. Я не знаю, жива она или нет. Я со вчерашнего дня ничего о ней не знаю.

И она вкратце рассказала Толе о случившемся.

— Это… я знаю точно, как-то связано с дьяволом. Потому что тот сон… Впрочем, все страшное в этом мире мы почти всегда пытаемся приписать козням дьявола. Хотя очень часто дьявол сидит в нас самих.