Мы выпили лимонаду и снова поднялись на площадь. Какая-то заунывная мелодия, которую я поначалу воспринимала просто как музыкальный фон всему Стамбулу и этому незнакомому, толпящемуся вокруг меня народу, оказалась вполне реально воспроизводимым на электронном клавишном инструменте аккомпанементом к непривычной для меня песне… Двое слепых, мужчина и женщина, исполняли ее, доставляя удовольствие огромному количеству благодарных слушателей, которые бросали монеты в затертую до дыр картонку…

– Это цыганская музыка, они играют на инструменте, называемом «саз», – объяснил мне Мюстеджеп. – Здесь, в Турции, повсюду можно встретить таких незрячих музыкантов, у них свой профсоюз, они уважаемые люди, это их основной заработок… Если хочешь, подойдем поближе, посмотришь…

Мы подошли поближе к музыкантам, и это зрелище разволновало меня: ведь эти смуглые, плохо одетые люди были слепыми, а это напомнило мне об интернате для слепых, расположенном всего в двух кварталах от нашего интерната. Мы, нормальные, зрячие дети, жалели слепышей и не понимали, зачем это им устраивали показательные соревнования по бегу… Они разбегались в разные стороны, а все остальные, зрячие, стояли и смеялись… Слепые падали и разбивали себе колени и носы, и все еще громче хохотали. Один раз я случайно услышала, как повариха из нашей столовой, шинкуя капусту для щей и разговаривая с заведующей, снимающей пробу с творожной запеканки, а попросту объедающейся ею, заметила (речь шла как раз о слепых): «Знаете, они такие грязные, противно смотреть… Не видят же ничего. И под носом зеленая корка, и ботинки нечищеные…»

Интернат. Дождь. Скучающий офицер на скамейке в зеленом сквере, мечтающий подцепить девчонку. Свекольный салат. Сильные руки, раздвигающие бедра… Болезненные проникающие удары, сотрясающие все тело, удары затылка об пол… Зеленая тяжелая бутылка шампанского. Страх, от которого по спине струится холодный пот… Пионы в вазах, экзамены, дрожь в животе и тошнота… Ева в кафе, залитая солнцем, красивая, улыбающаяся…

Должно быть, от этих промелькнувших передо мной сцен у меня закружилась голова, и я схватилась пальцами за виски, чтобы остановить внутреннее вращение, кружение… На какой-то миг я окунулась в плотную, вязкую тишину, а когда вынырнула, ко мне постепенно возвратился слух, выворачивающая наизнанку душу мелодия турецких цыган, шум толпы и даже далекий гул самолета, разрезавшего сиреневое от сумерек небо пополам… Я задрала голову и увидела яркую белую полосу в небе и подумала, что та часть неба, что слева, – это мое прошлое, а справа – мое будущее. Около меня возник худой высокий старый турок в помятом костюме и кремовой рубашке. На голове его была красная феска с золотой кисточкой. Щеки его, покрытые трехдневной сизой щетиной, стали сиреневыми, как и небо… И только крупный загнутый крючком нос оставался смуглым, безукоризненно-турецким, эталонным. Глаза я не успела разглядеть – меня прошиб пот… Мюстеджепа рядом не было. Я завертелась на месте, ища его взглядом. Моего красавца-гида и след простыл. Или он бросил меня по неизвестной мне причине, или я сама потеряла его руку в тот момент, когда у меня закружилась голова. Вечер наливался вокруг меня сливовой мглой. Пахло жареной рыбой, сладким гелем для волос, цветочными духами от пробегающих мимо меня беззаботных, как мне казалось, девушек, пылью и холодным, как соленая морская вода Босфора в эту вечернюю пору, отчаянием… То, чего больше всего боялась Ева, случилось. Причем в первый же день, да еще и в самом сердце Стамбула, на многолюдной площади… На плече моем болталась сумочка. Полторы тысячи евро – неплохо даже для Стамбула. На первое время. Чтобы выпить кофе, съесть кюфте с салатом и сладкую пасту… Обменные бюро, наверное, уже закрыты.

«…я рассказываю тебе все это, если вдруг случится такое, что мы потеряемся. Пойми, я боюсь этого больше всего на свете… Мы поменяем немного евро на лиры, и когда будешь расплачиваться с таксистом, торгуйся, объясняй на пальцах, прикидывай, сколько может стоит дорога… Хотя тебя все равно обманут… ты можешь… поговорить на английском. Нет, я уверена, что такого не случится…» Я слышала голос Евы. Где она? Что с ней? Если Мюстеджеп выпустил мою руку случайно, то он уже позвонил Наиму и Еве, они думают, где меня искать, что делать… Если же он привез меня сюда, на площадь, чтобы бросить, может, и Еве сейчас угрожает опасность…

Я продолжала крутиться, выискивая глазами моего турка. Он исчез. Я обежала площадь уже несколько раз, стояла возле рыбного кафе в надежде, что он догадается тоже подойти туда. Нет, его нигде не было. Я слышала россыпь чужой мне речи и замирала, когда среди этих быстро и гладко прокатывающихся рубиновых и жемчужных турецких фраз мне слышался проблеск родного славянского ромашкового говора.

Что я знала о русских в Стамбуле? Ровным счетом ничего. Поэтому пытаться искать сейчас соотечественников, чтобы с их помощью добраться до Наима, казалось нереальным. Оставалось такси.

Я пробралась сквозь редеющую толпу на дорогу и остановила первую попавшуюся машину. Водитель-старик, ни бельмеса не понимавший по-русски, развел руками и укатил, хлопнув перед моим носом дверью. Да и что я могла ему сказать? Отвезите меня на берег Босфора, в дом Наима… Там сад и мраморные ступени, колонны и Айтен, подающая засахаренные орешки…

Я брела вдоль оживленной дороги, по которой неслись авто и скрипели на поворотах красные трамвайчики, сама не зная куда. Хотелось в туалет. Слева от меня зеленел парк, можно было спрятаться в кустах, а потом так же незаметно вернуться на тротуар, но мысль о том, что в самое неподходящее время меня могут застать в таком непотребном виде блюстители закона, приводила меня в ужас… А потом еще во всех газетах напишут, что русские – невоспитанные люди, дикари, что они привыкли справлять малую нужду под кустами, в парках… Блюстители закона. Что, если обратиться к ним за помощью? Они взглянут на мой новенький заграничный паспорт, посмотрят на фотографию, пороются в компьютерной базе данных и, обнаружив сходство с девчонкой из интерната, которая, по всем приметам, в день убийства российского офицера входила вместе с ним в подъезд его дома и которую по этой причине разыскивает Интерпол… Да, и такая идиотская мысль изводила меня, пока я, едва дыша, двигалась по тротуару вдоль парка в полную мне неизвестность. Я могла бы перейти через дорогу, где тянулись сверкающие витрины дорогих магазинов, чтобы попроситься в туалет, предложив за услугу евро, и я в конечном счете перешла и даже подошла к одной из витрин совсем близко, пока не поняла, что магазин закрыт, как и все остальные… Был уже одиннадцатый час. Я шла не помню сколько, наконец дошла до крупной дорожной развилки и прямо перед собой увидела большой ресторан. На улице, под красной решетчатой аркой, за лакированными, шоколадного цвета деревянными панелями стояли столы и стулья, свет уличных фонарей освещал бокалы, рюмки, бликами играл на улыбающихся лицах довольных жизнью посетителей ресторана. Пахло горячей едой, розами в вазах на столах и духами от разодетых в пух и прах женщин…

Выбора у меня все равно не было. С каменным лицом я подошла к служащему заведения, стоящему возле импровизированной ажурной калитки – входа в ресторан, и, кивнув в сторону таблички, указывающей направление к женской комнате, попросилась в туалет. И, к моему величайшему удивлению, он с ослепительной улыбкой распахнул калиточку и впустил меня в дорогой ресторан. Через пару минут я была уже в стерильной туалетной комнате.