— Это ты, Джоджо? — спросил Майк, не поднимая головы.

— Ну.

— Хорошо. В смысле — хорошо, что ты, а то я уж подумал, что это уборщица. — Говоря все это, Майк не прервал своего приятного занятия и даже не сбился с ритма. — Эй, поздоровайся с Джоджо.

Но девчонка тоже не хотела отвлекаться и хотя бы на миг возвращаться к реальности из мира яростных страстей, так что она по-прежнему прижималась лицом к Майку и продолжала свои «ах-ах-ах».

— Джоджо, поздоровайся с… как тебя зовут-то?

— Ах-ах-ах Эшли ах-ах-ах.

— Поздоровайся с Эшли, Джоджо.

— Я вообще-то телевизор хотел посмотреть, — сказал Джоджо. — Где пульт? Извиняйте, ребята.

Он переступил через парочку, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на них, и прошел в глубь комнаты. Девушка при этом даже не открыла крепко зажмуренных глаз. Майк, однако, бросил на Джоджо если не раздраженный, то по крайней мере неодобрительный взгляд.

«Твою мать, — подумал Джоджо, — совсем уже охренели». (Сам того не замечая, он и думать стал на хренопиджине.) Взяв пульт, лежавший на телевизоре, он снова буркнул что-то вроде «извиняйте» и перешагнул назад через сгоравшую от страсти парочку. Добравшись наконец до своего любимого кресла, Джоджо развернулся и только начал опускаться в него, но так и завис — не опустив свою пятую точку на подушку кресла, о которой столько мечтал. Нет, вот уж действительно охренеть так охренеть. Вот ребята дают. Майк и эта, как ее там, Эшли, так и остались на полу между креслом и телевизором, издавая все те же звуки и продолжая свои «раз-два», явно намереваясь закончить начатое дело, не сходя с места.

И при всем этом Майк еще смеет бросать в его сторону недовольные взгляды. Нет, вообще-то Майк всегда отличался трезвостью суждений и в качестве соседа по общежитию был едва ли не идеален, но иногда… Вот спрашивается, чего такого особенного он нашел в этой телке, что повалился с ней прямо на пол в гостиной, не дойдя трех шагов до своей спальни? В конце концов, любой из членов команды мог ткнуть пальцем в любую девчонку в кампусе, и через десять минут она уже будет в его комнате. Так что хвастаться ему перед Джоджо особо нечем. Как-то раз здесь у них собрались сразу четыре девицы… все четыре, кстати, в интимных местах были чисто выбриты… Эти воспоминания на какой-то момент встряхнули Джоджо, но усталость и нервное напряжение сделали свое дело. Джоджо отчетливо понял, что ему сейчас не до развлечений. Уж больно тяжелый выдался денек. Последние десять минут он мечтал только об одном: как вернется домой, сядет в любимое кресло в гостиной и уткнется в телевизор. И что же он получил? Прямо перед ним, а вернее, между ним и телевизором, извивалось в безумной похоти двуединое существо, стонущее, чавкающее и всхлипывающее.

Осуждающе вздохнув, Джоджо швырнул пульт на кресло и отправился в свою комнату, хлопнув напоследок дверью. Далеко не сразу он сумел избавиться от навязчивого образа парочки, развлекающейся на ковре в гостиной. Не успел Джоджо отключиться от этого, как в его памяти всплыли воспоминания об одной старой обиде и незажившей ране, хотя он постарался как можно быстрее избавиться от них.

В кабине пикапа они сидели втроем: отец за рулем, мама с краю у пассажирской дверцы, а Шарлотта — втиснувшись между ними, как начинка в сэндвиче. Старенький грузовичок осторожно выехал на Астор-вэй — самую шикарную подъездную дорогу к Дьюпонтскому университету. Его украшали два ряда выстроившихся по обочинам раскидистых платанов. Ветви деревьев сплетались над дорогой, образуя сейчас, летом, изумрудно-зеленый туннель, сквозь свод которого то и дело пробивались солнечные лучики. Платаны росли двумя безупречно ровными линиями на одинаковом расстоянии друг от друга. Шарлотте они напомнили колоннаду, виденную в Вашингтоне, где они были с мисс Пеннингтон.

— Вот это да! — воскликнула мама. — Никогда в жизни…

Ей, видимо, не хватило слов, чтобы закончить фразу, и она раскинула руки и сомкнула их перед собой, показав этим жестом и улыбкой, какой восторг охватил ее, когда они въехали под своды зеленых платанов. Было около двух часов дня. С половины пятого утра — с того момента, как они еще затемно выехали из Спарты, мама мысленно готовила себя к встрече с Дьюпонтом и готова была восторгаться любой ерундой.

Папа свернул на затененную деревьями парковку, обозначенную указателем «Малый двор». Вокруг творилось что-то невообразимое. Их старенький пикап стал частью целого парада, который составляли легковушки, мини-вэны, джипы и даже по меньшей мере один взятый напрокат грузовик «райдер». Они выстроились здесь бесконечными рядами. Из автомобилей выгружались только-только поступившие в университет первокурсники, их родители, дорожные сумки, рюкзаки, чемоданы на колесиках, настольные лампы, стулья, телевизоры, музыкальные центры, коробки… коробки на коробках… еще коробки… коробки всех возможных форм и размеров, даже таких, какие Шарлотта и вообразить не могла. Господи, да сколько же всего можно напихать в эти коробки? Интересно, чем их набили ее новые соученики — и самое главное, что такое важное не взяла с собой она? Впрочем, поток свежих впечатлений быстро отвлек девушку от набежавших было сомнений.

Множество молодых людей в шортах защитного цвета и лиловых футболках с желтой надписью «Дьюпонт» на груди помогали вновь прибывшим выгрузить багаж, складывали на солидные, как на каком-нибудь складе, тележки и везли все это барахло со стоянки по направлению к ближайшему зданию. В документах, полученных Шарлоттой, было сказано, что ее поселят в Эджертон-Хауз. Слово «хауз» специально использовалось администрацией Дьюпонта вместо безликого бюрократического оборота «секция Е, общежитие первокурсников». Уничижительное «общага» тоже вряд ли было применимо к этому зданию. Это был действительно дом, выходивший фасадом на площадь, называемую Малый двор. Малый двор и окружающие его здания ежегодно становились домом для тысячи шестисот поступивших в Дьюпонт ребят и девушек. Это были самые старые общежития в университете. Впрочем, лет сто назад одного Эджертон-Хауза хватало на всех студентов Дьюпонта.

Парковка была так тесно заставлена машинами, а деревья имели такую густую листву, что Шарлотта едва могла разглядеть само здание общежития. На самом деле оно было огромное и выглядело более чем внушительным благодаря тому, что стеньг его были облицованы грубо обтесанными коричневатыми камнями. Ближайшая к парковке стена вытянулась на целый квартал, и никакая крепость не могла бы выглядеть более неприступной. Впрочем, сейчас Шарлотте Симмонс было не до восхищения архитектурными красотами. Во время десятичасовой поездки из Спарты она только и думала о том, какой окажется ее соседка по комнате, и с еще большей опаской — о том, что же это на самом деле за штука, которая называлась таинственным термином «совмещенное общежитие».

Всю весну и все лето Дьюпонт был для нее какой-то абстракцией, вознаграждением, почетным призом всей жизни для девочки из затерянного в горах маленького городка, в общем — воздушным замком. И вот Шарлотта оказалась у стен этого замка, и здесь ей предстояло прожить, по меньшей мере, ближайшие девять месяцев. Что же ее тут ждет? Ее соседкой по комнате должна была быть девушка по имени Беверли Эймори из города Шерборн в штате Массачусетс, имевшего население 1440 человек. Больше о Беверли Эймори Шарлотта ничего не знала. Оставалось утешать себя тем, что соседка тоже из маленького городка, а не из мегаполиса. А значит, скорее всего у них будет много общего… О совмещенном общежитии и о правилах поведения в нем Шарлотта знала еще меньше. Единственное, в чем она могла признаться себе, так это в том, что это выражение при всей своей нейтральности настораживало, если не сказать — пугало ее.