Однако очень скоро оказалось, что советскому нажиму Запад довольно успешно противопоставил политику баланса общеевропейского процесса. Суть ее выглядела очень просто: любое продвижение в вопросах безопасности прочно завязывалось на соблюдение прав человека в Советском Союзе и странах Восточной Европы. Практически это вылилось в затянувшуюся «дискуссию о выполнении» положений Хельсинкского заключительного акта. Все сроки работы оказались нарушенными. Вместо одного года Мадридская встреча продолжалась почти три. И все эти три года из Советского Союза неуклонно, как клещами, вытягивали уступки в самом больном для него вопросе — либерализации внутреннего законодательства. За это он получал некую плату в виде постепенного согласия на созыв Конференции по разоружению в Европе.

В феврале 1981 года руководитель американской делегации Макс Кампельман, сменивший Г. Белла, заявил, наконец, что и США были бы готовы согласиться с созывом конференции по разоружению. Однако он жестко увязал это согласие с неприемлемыми для Советского Союза требованиями по остальным разделам хельсинкского документа.

После этого развернулась сложная дискуссия вокруг мандата будущей конференции по разоружению. Здесь вырисовались следующие основные узлы разногласий.

1. Критерии мер доверия и безопасности (МДБ).

Запад выдвинул три таких критерия — военная значимость, политическая обязательность и проверяемость. Понятия эти достаточно широки, чтобы вложить в них любое содержание. С равным успехом в данном контексте речь могла идти как о советских, так и натовских предложениях. На это, кстати, указывали в Москве многие эксперты, как в МИДе, так и в министерстве обороны.

Но сработала логика холодной войны. Советский Союз выступил против натовских критериев прежде всего потому, что исходили они от главного противника — США. В качестве противовеса страны ОВД выдвинули свой критерий: МДБ не должны наносить ущерба безопасности ни одному государству.

Казалось бы — какие возражения, кто против? Притом формула эта настолько широка, что страны НАТО всегда могли сказать, что их предложения полностью им соответствуют. Но и тут сработал закон холодной войны — Запад выступил против. В ответ советская делегация стала заявлять по любому поводу, что это лишь подтверждает намерение США и НАТО добиваться для себя односторонних преимуществ в ущерб интересам СССР.

Так продолжалось больше полугода. Развязка была банальной. Советский Союз согласился с натовскими критериями, чуть — чуть подправив формулировку о проверке. Несколько позже НАТО согласилось с советскими поправками об одинаковой безопасности. А нейтралов устраивали как натовские, так и советские критерии МДБ.

В согласованном документе они определены следующим образом:

Меры доверия «будут существенными в военном отношении и политически обязательными и будут обеспечиваться адекватными формами проверки соответствующими их содержанию». А несколько выше стояла фраза: эти меры будут строиться «на основе равенства прав, сбалансированности и взаимности, одинакового уважения интересов безопасности всех государств— участников СБСЕ».[44]

2. Политические меры доверия.

В дополнение или даже в противовес так называемым «военно— техническим мерам», с которыми традиционно выступал Запад (уведомление, наблюдение, ограничение, обмен информацией), СССР и его союзники стали настойчиво продвигать «политические» МДБ (неприменение силы, неприменение первыми ядерного оружия, сокращение военных бюджетов и т.д.). В позиции Н+Н стран в той или иной мере такого рода идеи также присутствовали. Но Запад был категорически против. Здесь тоже работало мышление Холодной войны.

В согласованном мандате нет положений, предусматривающих выработку политических мер, на чем настаивал Советский Союз. Но нет и положений их запрещающих. Они просто не упоминаются, хотя целый ряд весьма общих и туманных выражений могут быть истолкованы в их пользу. Зато в мандат было включено прямое упоминание о неприменении силы.

Цель конференции, — говорилось в нем, — «в укреплении доверия и безопасности и в достижении разоружения, с тем чтобы претворять в жизнь и выразить обязанность государств воздерживаться от применения силы или угрозы силой в отношениях друг с другом».[45]

Советский Союз считал, что это положение мадридского мандата открывает ему возможность добиваться в Стокгольме заключения Договора о неприменение силы и продвигать другие политические МДБ. Запад же полагал, что вопрос о них таким образом закрыт. Абстрагируясь пока от сути политических МДБ, можно было сказать, что в Стокгольме этот вопрос станет одним из главных камней преткновения.

3. Ядерные аспекты мер доверия.

Спор о распространении мер доверия на ядерное оружие начался давно. СССР и его союзники предлагали в качестве таких мер создание безъядерных зон и неприменение первыми ядерного оружия. Запад был категорически против, отвечая, что вопрос о ядерном разоружении рассматривается на специальных переговорах в Женеве, а неприменение ядерного оружия первыми подрывает всю концепцию «сдерживания». Тем не менее, Советский Союз продолжал настаивать. Некоторые нейтральные и неприсоединившиеся страны (Швеция, Югославия, Финляндия) также высказывались за распространение мер доверия на ядерное оружие.

В мадридском мандате о ядерном оружии не говорится ни слова. Но как внимательно не читай его, там также нигде не сказано, что меры доверия относятся только к обычным вооружениям. Было ясно, что решение этих проблем тоже переносится в Стокгольм.

4. Зона действия мер доверия и ВМФ.

Это был самый острый и больной вопрос. Оба блока начали политическую игру с далеких от реальности позиций.

Римская сессия Совета НАТО 5 мая 1981 года по инициативе США и при поддержке Англии и Франции приняла решение о распространении мер доверия «на весь европейский континент». Тем самым в зону применения мер доверия включалась бы вся европейская часть СССР, но исключались все островные территории Европы, начиная с Англии. Это было, конечно, несерьезно.

Но и Советский Союз начинал с запроса. Военные не хотели «открывать» страну за Волгой. Сама по себе Западная Европа их мало интересована. А по меркам Холодной войны просто так открыть всю европейскую территорию Советского Союза считалось большим проигрышем. Другое дело, если в обмен будут открыта территория США, примыкающие к Атлантическому океану. Поэтому первая позиция Москвы состояла в том, что меры доверия не должны распространяться на всю европейскую часть Советского Союза. Она упрямо настаивала на этом вопреки Хельсинкскому заключительному акту, который говорил о всей Европе от Атлантики до Урала.