Я говорил минут пять, не более. Но он прервал меня.

— Вы считаете, что с американцами можно договориться? А Вы представляете, с какой позицией они выступят в Стокгольме? Вы знаете, что они будут предлагать обмениваться информацией о всех крупных воинских формированиях начиная с дивизии — их дислокации, структуре и численности? Вы знаете, что они потребуют проведения инспекций нашей, а не своей территории?

Вопросы эти были прямые и резкие, как выстрелы. Порывшись на столе в кипе бумаг, он достал какой— то документ, который по лицевой странице выглядел как доклад Чебрикова из КГБ. Накануне Громыко получил, видимо, такой же документ, и, к счастью, мне удалось ознакомиться с ним в его секретариате. Поэтому я постарался ответить ему так же четко и кратко:

— Во— первых, американская позиция не ограничивается только этими мерами, а будет предусматривать уведомление о крупных учениях и передвижениях войск начиная с 10 тысяч человек, а также посылку наблюдателей на такие учения. Эти меры в принципе нам подходят, если изменить параметры.

— Во— вторых, то, что предлагают сейчас американцы, это их первая позиция с большим запросом. В ходе переговоров, по крайней мере, треть, а то и половину они сбросят. Сейчас американцы выступают против всех наших предложений, называя их декларативными. Но, когда дело дойдет до дипломатического торга, они не смогут отклонить такие наши предложения, как, например, соглашение о неприменении силы.

Андропов сидел мрачно насупившись. В это время нам принесли чай в кремлевских подстаканниках с гербом Советского Союза и блюдечко с неизменными кремлевскими сушками. Он сказал:

— Международная обстановка перенапряжена. Пожалуй, впервые после Карибского кризиса Соединенные Штаты и Советский Союз уперлись лбами. Они хотят нарушить сложившийся стратегический паритет и создать возможность нанесения первого обезоруживающего удара. А мы..., — он опять замолчал, — экономика наша в плачевном состоянии — ей нужно придать мощное ускорение, но наши руки связаны афганской войной. Американцы же делают все, чтобы не выпустить нас из Афганистана... Нам не удалось помешать размещению их средних ракет в Европе. Тут нужно честно признать — мы проиграли. Теперь Стокгольм. Американцы там будут исполнять песенку на мотив «Все хорошо, прекрасная маркиза», а Вас заставят подпевать. Так что Вам ни на шаг нельзя ни в чем уступать. Это будет выглядеть как наше поражение.

Нам остается одно, — продолжал он ровным, без эмоций, голосом, — как в Х1Х веке после крымской войны бросить лозунг — «Россия сосредотачивается» и набирать силу. Будем сильными — нас будут уважать и про права человека не вспомнят. Не будем сильными — все развалится.

И замолчал. Молчание продолжалось около минуты. Я понял, что разговор окончен и стал прощаться. Но он меня остановил жестом.

— У меня к Вам просьба, — вдруг совершенно неожиданно промолвил Андропов. — У Вас в делегации работает мой сын Игорь. Он хороший человек — честный и добрый, но вокруг него вьется свора прихлебателей, которые спаивают его и мешают работать. Гоните их прочь. Создайте дружную команду. Нацельте ее на работу, а не на гуляние по кабакам. Я давно наблюдаю за Вами и знаю, что Вы это можете.

Я вышел от Андропова в полном смятении чувств от всего увиденного и услышанного. И только когда оказался на улице, вдруг понял, что тревожило меня на протяжении всей беседы, и почему Александров велел мне «не распространяться» об этой встрече: я видел умирающего Генерального секретаря.

* * *

6 января американская печать сообщила, что президент Рейган принял в Белом доме американского посла Джеймса Гудби. Их встреча выглядела помпезно и впечатляюще. В знаменитой Овальной комнате, которая на протяжении почти 80 лет служила личным кабинетом американских президентов, Рейган благосклонно пожал руку послу и дружески похлопал по плечу. Потом они сели в кресла возле мраморного камина под полосатым американским флагом, и президент дал такое напутствие.

— В Стокгольме, — говорил Рейган, — делегация США должна стремиться к выработке конкретных и прочных мер, понижая риск войны в Европе в результате внезапного нападения или просчета.

Просто и ясно. А в печати Гудби давал пояснения, что все проблемы, связанные с ядерным и обычным оружием, охватываются процессом ведущихся переговоров. Однако остается опасность войны в результате случайности или просчета, которая может начаться с применением обычных вооружений, а потом перерасти в ядерный конфликт. Конференция в Стокгольме призвана выработать такие соглашения, которые свели бы к минимуму риск подобного развития событий.

Готовясь ехать в Стокгольм, Андрей Андреевич меньше всего думал о Стокгольмской конференции. Все попытки обратить на нее внимание встречали какое — то брезгливо — презрительное отношение: мысли его, очевидно, были далеко— далеко — в Вашингтоне. Какой будет политика США? Каким новым кризисом обернется международная обстановка? И, вспоминая, очевидно, последний острый поединок с Шульцем в Мадриде, гадал, как пройдет его новая встреча с госсекретарем США в Стокгольме.

И основания для беспокойства были. Причём, весьма основательные. В разгар Холодной войны ни один американский президент –ни Трумэн, ни Эйзенхауэр, ни Кеннеди –не употребляли столь резких выражений в адрес СССР, как это делал Рейган. А в американской печати постоянно появлялись сообщения, что в Белом доме разрабатывается новая политика, которая поведёт к тотальному краху всей советской системы. Называлось даже имя одного из главных авторов этой политики –старший советник по советским делам Совета национальной безопасности Ричард Пайпс. В Москве его хорошо знали: польский эмигрант, политолог из Гарварда, специалист по Советскому Союзу и ярый антисоветчик. В 1981 году публично заявил, что Советы должны быть поставлены перед жёстким выбором между мирным изменением своей системы или войной.

Но что действительно варится на политической кухне в Белом доме, в Москве не знали. Оставалось только гадать.

И вот, много лет спустя, работая в Гуверовском институте, мне удалось раздобыть этот сверх секретный документ, который был разработан администрацией Рейгана ещё в декабре 1982 года. Называется он NSDD 75[49]. А в нём, пожалуй, впервые даётся ясный ответ на те вопросы и сомнения, которые обуревали советское руководство в начале 80х. Поэтому я привожу полностью, хотя бы первую его страницу. Выглядит она так, цитирую:

СЕКРЕТНО

БЕЛЫЙ ДОМ

ВАШИНГТОН

Секретно Чувствительно 17 января 1983