Однако у каждого было, что называется, его фирменное «орудие производства», наиболее соответствующее характеру игрока, его навыкам и привычкам.

Как уже было известно Танцору, Трансмиссия предпочитала пользоваться шнурком. И это было вполне оправдано. Никакой пистолетный глушитель не позволял достичь такой абсолютной тишины, с какой опытная рука Трансмиссии удушала свою жертву. Поскольку движение воздуха в горле прекращалось, то горло не издавало ни звука. Конечно, жертва могла перед смертью топать ногами или стучать кулаками во что-нибудь звонкое. Однако байкерша, прошедшая огонь и воду, совершенно элементарно, можно сказать, автоматически, не задумываясь, предотвращала возможность возникновения такого рода шума.

И если бы у неё спросили, каким образом ей это удается, то Трансмиссия не смогла бы ответить ничего вразумительного. Точно так же, например, велосипедист не способен объяснить человеку, впервые в жизни увидевшему двухколесное транспортное средство, каким образом ему удается удерживать равновесие при езде на нем.

Что же касается Графа, то он, когда ещё был жив, относился к разряду динозавров, которые не могут, да и не хотят отслеживать прогрессивное движение жизни. Поскольку в его далекой молодости огнестрельное оружие было большой экзотикой, доступной очень немногим, то он как научился виртуозно пользоваться ножом, так и не изменял своей привычке до самой смерти. Конечно, у него был Вальтер. И он умел вполне приемлемо им пользоваться. Однако считал стрельбу в человека делом неинтересным, бездушным и даже ментовским.

За долгие годы, он, не получивший ни одной легальной профессии, тем не менее, знал о человеческом теле не меньше, чем хирург со стажем. Знал, куда и на какую глубину необходимо внедрить лезвие для получения необходимого эффекта. А эффектов для него существовало ровно три. Мгновенная и бесшумная смерть объекта. Мучения объекта, при помощи которых можно получить любые признания и выведать необходимые сведения. И, наконец, эмоциональное удовольствие от наблюдения за мучениями объекта, при помощи которого Граф частенько выводил себя из депрессии.

А вот Профессор, несомненно, был его антиподом. Творческий момент был для него главным в любом начинании. Более того, этот человек с обманчивой консервативной внешностью старался привнести элемент новизны и необычности даже в самые рутинные дела, которые не протяжении столетий все человечество исполняло по раз и, казалось бы, навсегда принятым методикам и алгоритмам. Чего, например, ему стоила чистка картошки при помощи портативного пескоструйного аппарата, или глажение галстука на собственной груди, то есть в надетом состоянии. Однако ничего, чистил и гладил, не ропща на жизнь.

По поводу подсунутого ему пистолета «Бульдог» он довольно долго препирался с Администратором. И в конце концов добился своего: ему изготовили по индивидуальному заказу весьма нестандартное оружие, при помощи которого даже он, сильно обделенный природой по части зрения, получил возможность поражать людей с очень высокой точностью. Как, например, охотники-сибиряки, которые, чтобы не портить шкуру, бьют белку в глаз.

Вот как выглядит процедура выполнения киллерских заданий при помощи этого необычного оружия. Профессор поджидает свою жертву в каком-либо малолюдноми плохо освещенном переулке. Подходит вплотную, достает пистолет. Но не стреляет, а дает возможность жертве вступить в рукопашную борьбу и завладеть оружием. Затем Профессор стремительно убегает. Жертва же, чтобы наверняка попасть в преступника, прицеливается и нажимает на курок. Осечка. Повторное нажатие приводит к выстрелу, в результате чего пуля входит стрелявшему в правый глаз. Профессор неторопливо возвращается и забирает свое идеальное оружие, которое не способно не попасть в цель.

Весь фокус заключается в том, что при первом нажатии на курок никакой осечки не происходит, а, как и задумано, откидывается торцевая пластина, прикрывающая ствол, направленный в обратную сторону. И чем точнее стрелявший совмещает мушку с прорезью в прицельной планке, тем меньше пуля отклоняется от геометрического центра зрачка.

Наиболее неразборчив в оружии был, пожалуй, Скин. Ему было абсолютно безразлично, каким образом убирать клиента. Проломить голову кастетом; забить тяжелыми десантными ботинками; сказав парализованной страхом жертве: «Скажи А», мгновенно вставить между ненужных уже зубов глушитель и обрызгать ближайшую сосну кровью и мозгами; выкинуть из окна; воткнуть нож между шестым и седьмым ребром – разницы между всеми этими действиями он не видел. Для него важен был лишь результат, а на собственные ощущения он, как и всякий человек, ненавидящий поэзию, не обращал никакого внимания.

И лишь Лох наиболее совпадал со временем, действуя по традиционному сценарию. Облачившись в черные джинсы, черную куртку и черную трикотажную шапчонку, он терпеливо поджидал свою жертву в подъезде. Затем стрелял два раза в корпус и один в голову. Озираясь, выходил на улицу и выбрасывал пистолет в мусорный бак в двух кварталах от совершенного преступления. К Лоху, как ни к кому другому, было применимо уничижительное понятие «литературный человек».

Но самой загадочной была, конечно же, Дюймовочка. Когда-то она весьма успешно работала в ТЮЗе, играя мальчиков-пионеров. Затем перешла в оригинальный жанр, исколесив весь Советский Союз с номерами огромного диапазона – от игры на пиле и скабрезных анекдотов до иллюзии очень высокого уровня. Потом в её биографии был абсолютно непрозрачный пятилетний период, о котором никому ничего не известно, включая Администратора.

В Игру же она была введена два года назад, когда вполне успешно занималась ритуальным бизнесом. Вполне понятно, что о том, как и при помощи какого оружия работает Дюймовочка, наделенная множеством совершенно невероятных талантов, никто даже не догадывался.

Все эти красноречивые подробности из жизни «команды» стали известны Танцору слишком поздно, когда клейкая Паутина уже крепко спеленала его по рукам и ногам. Узнай он об этом раньше, может быть, и ответил бы Администратору решительным «нет» во время их первого и единственного телефонного разговора. Ответил бы, чтобы честно получить свою пулю. Хотя, скорее всего, даже эти знания не остановили бы его. Ведь Танцор был не из таких, кто лезет под пулю ради каких бы то ни было принципов. Не осталось в Москве таких принципов. Да и людей таких нет.

* * *

В Измайлове, несмотря на середину сентября, была отменная погода. Откуда-то выползли бабочки, просушили крылья и начали опылять такие же, как и сами, очумевшие цветы. Вовсю базланили птицы, словно затеяли строить гнезда и затеяли свару по поводу того, кому на какой ветке селиться. Туда-сюда, словно пчелы, с жужжанием в нездоровых легких шаркали пенсионеры, собирая пустую посуду. Потому что вовсю продавали пиво. Более того – пиво продавали охлажденным!

Танцор и Стрелка взяли шесть штук «Баварии» и пошли в глушь. Потому что разговор предстоял серьезный. Да и чтобы никто не мешал писать после пива.

Несмотря ни на что Танцору было хорошо. Во-первых, он был теперь не один. Во-вторых, Стрелка была очень хороша. Этот молодежный стиль, когда на ногах ботинки типа в которых ходят полиомиелитчики, на бедрах доходящая до колен юбка типа в которых ходят граждане военнослужащие женского пола, на лице косметика, минимальная, но предельно агрессивная типа как жареной кровью только что перекусила, стиль, который не может не уродовать, как ни странно, делал Стрелку не только привлекательной, но и притягательной.