Пришло время уходить, но Гюстав сидел, потягивая кофе с озабоченным видом. Или суровым – Мадлен не знала. Как будто он хотел ее в чем-то упрекнуть и вот-вот собирался это сделать.

– Позвольте, дорогая Мадлен, пригласить на несколько минут госпожу Пикар и господина Броше?

Мадлен удивилась – да, конечно, но зачем… Жубер поднял руку – подождите.

Броше пришел первым и уважительно поклонился Мадлен. Потом появилась Леонс, стремительная и свежая, – я вам нужна?

– Мадемуазель Пикар, вот господин Броше, он бухгалтер и…

Жубер замолчал, удивленный видом своего сотрудника, – лицо у того обычно было красноватым, но сейчас стало бордовым, пылающим, еще чуть-чуть, и он взорвется. Он смотрел на Леонс, как заяц, выхваченный фарами машины. Она и правда была хороша в костюме из джерси с V-образным вырезом, с приколотым к лацкану большим цветком и в маленькой круглой шляпке… Леонс сложила руки на коленях, повернулась к Броше, склонила голову и приоткрыла рот в немом вопросе – большего, чтобы бухгалтер растерялся, не было и нужно.

Жубер прокашлялся.

– …и я попросил присутствующего здесь господина Броше проверить траты дома Перикуров.

Леонс побледнела, заволновалась и в волнении быстро заморгала. Мадлен вздрогнула:

– Но, Гюстав, я полностью доверяю Леонс и…

– Именно, дорогая Мадлен, и я сомневаюсь, что ваше доверие оправдывают.

Броше должен был начать читать свои бухгалтерские записи, но папка упала на пол, счета и квитанции рассыпались. Пока он на четвереньках собирал бумаги у ног молодой женщины, Леонс смотрела на Мадлен, Жубер смотрел на Леонс, и в комнате царила тягостная и неловкая тишина.

– Вот, – сказал наконец Броше. – Вот счета, тут авансы, чеки…

– Приступайте к главному, Броше, мы же не будем сидеть тут целый день!

Бухгалтер начал читать глухим, несчастным и едва слышным голосом.

Леонс регулярно просила у Жубера по приказу Мадлен денег и в обмен предоставляла нужные счета, которые Жубер небрежно брал и запихивал себе в карман. Все всегда сходилось до копейки. Сказать нечего. Только вот некоторые из них не отражали реальной покупки, или торговцы выписывали счет, который намного превосходил реальную цену. Квитанции, которые были у Жубера, относились к февралю прошлого года – мошенничество длилось целых полтора года.

Господин Броше с сожалением качал головой, ах, как жаль, если бы мадемуазель вверила ему работу по подделке счетов, цифры были бы гораздо более убедительными.

– Гюстав, – начала Мадлен, – это очень неприятно… Прошу вас…

Жубер не сдавал позиций.

– Доход с занавесок, ковров, обоев, краски, мебели, осветительных приборов, паркета, грузового лифта, коляски Поля… В какой-то момент это может ударить по карману, мадемуазель Пикар!

Вдруг Леонс резко повернулась.

– Вы знаете, сколько мне платят? – спросила она.

Сказав это, она посмотрела на Мадлен, которая с удивлением поняла, что никогда раньше не задавалась этим вопросом. Это она виновата, но времени вмешаться у нее не было.

– Вечный аргумент воров, – сказал Жубер. – Крадут, потому что считают, что у них недостаточно денег.

Хотя слово «вор» и произнес банкир, прозвучало оно ужасно, за ним шла череда унизительных последствий – жалоба, расследование, допрос, судья, бесчестье, тюрьма…

То, что Леонс заработала на коляске для Поля, на переоборудовании комнаты для нужд инвалида, должно было бы шокировать Мадлен, но она чувствовала себя слишком виноватой. Леонс не просто компаньонка, она была ее подругой, находилась рядом при разводе, во время несчастного случая с Полем, была ее наперсницей, той, кто следил за порядком в доме, когда Мадлен была на это не способна. Она месяцами трудилась, и никто никогда не поинтересовался ни ее статусом, ни ее жалованьем. Случившееся явилось результатом эгоизма богачей, эгоизма Мадлен.

– Это называется злоупотреблением доверием, госпожа Пикар, и наказуемо по закону, – продолжал Жубер. – Какой итог, Броше?

– Шестнадцать тысяч четыреста сорок пять франков. И семьдесят шесть сантимов.

Леонс тихонько заплакала. Бухгалтер хотел уже вытащить носовой платок, но тот был нечист.

– Спасибо, господин Броше, – сказал Жубер.

Если бы даже обвиняли его самого, то бухгалтер повел бы себя более деликатно, но то, что молодая женщина так неумело ворует, – вот что жаль.

Жубер выдержал долгую паузу, как всегда делал, когда соглашался помочь должнику, это была его манера оставаться человечным в денежных делах.

– Что выберете, мадемуазель Пикар: вернуть долг или пойти под суд?

– О нет, Гюстав, это уже слишком!

Мадлен вскочила и подыскивала слова. Жубер не оставил ей на это времени.

– Мадемуазель Пикар не единожды и не случайно это сделала, Мадлен! Она практически каждый день месяцами крала деньги!

– Прежде всего это моя вина. Я постоянно требовала от нее все больше и больше работать, я должна была бы заметить, что…

– Это ничего не оправдывает.

Леонс продолжала тихо плакать.

– Нет! Да! То есть… Надо повысить Леонс жалованье, вот что. Значительно. Повысить вдвое.

Леонс перестала плакать и удивленно охнула. При этой новости Жубер поднял бровь, что выражало, до какой степени он не одобряет такие импульсивные, неосторожные и ведущие к расточительству решения.

Он повернулся к Леонс:

– Таким образом, со следующего месяца мы вдвое повысим вам жалованье. На самом деле оно, конечно, останется прежним. Разница пойдет на уплату долга. Кроме того, мы будем удерживать пятнадцать процентов вашего жалованья, так что вы выплатите долг быстрее. Броше посчитает проценты с украденных сумм, и мы добавим их к тому, что вы должны.

Аргументов у Мадлен не нашлось. Да Жубер их и не ждал, он уже поднялся и застегивал портфель – дело было решено.

Мадлен проводила Гюстава, вернулась в комнату – она не знала, куда деть руки, – и села напротив плачущей Леонс.

– Простите меня, – сказала наконец Леонс.

Она подняла на Мадлен заплаканные глаза. Та протянула руки, Леонс бросилась ей в ноги, как героиня мелодрамы, и прижалась головой к ее коленям. Мадлен гладила ей волосы и приговаривала: ничего страшного, Леонс, я не сержусь на вас, она чувствовала, как под ее ладонью вздрагивает от рыданий эта молодая женщина, чувствовала легкий аромат духов и просто хотела сказать, как она ее любит. Леонс, повторяла она, уверяю вас, все прошло, забудем, встаньте.

Леонс посмотрела на нее долгим взглядом, губы у нее приоткрылись. У Мадлен перехватило дыхание, и Леонс потянулась к ней.

Мадлен казалось, что она падает на дно колодца, в горле у нее пересохло.