– Ну вот твое имя Максимилиан Максимилианович Голлербах. Хочешь, буду тебя так называть?

Тетя Аня засмеялась:

– Да уж, Максимилиан Максимилианович, если живешь в стеклянном доме, не стоит швыряться камнями.

– Я не стесняюсь своего имени, но пребывание в средней школе научило меня не сообщать его людям без крайней необходимости. Все одиннадцать лет я был Голлербах-Прибабах, дети очень жестоки. А в институте вообще… Не хочу даже вспоминать. – Он улыбнулся Христине.

– Sticks and stones may break my bones, but names will never hurt me[6], – усмехнулся Руслан, и Максу вдруг стало неприятно, что брат щеголяет своим английским.

Христина встала и собрала тарелки. Один чайник горячей воды она взяла для посуды и вымыла ее, пока поспевал следующий. Тетя Аня накрыла чай, а Макс сидел и ничего не делал.

– Анна Спиридоновна сказала, вы психиатр? – вдруг спросила Христина, а Макс покраснел, будто его обвинили в чем-то нехорошем, и промямлил, что в общем да.

– Не скромничай, Максимилиан Максимилианович. На сегодняшний день, Христина, мой брат лучший в Петербурге психиатр и психотерапевт. Если бы я сошел с ума, то обратился бы только к нему.

– Звучит двусмысленно, – рассмеялся Макс. – и похвала сильно преувеличена, я самый обычный врач, а психотерапевт так и вовсе никакой.

– Вам не нравится психотерапия?

– Почему же, нравится! Как источник дохода. Но как метод лечения – извините.

Анна Спиридоновна сухо кашлянула.

– Макс, не думаю, что присутствующим интересны тонкости твоей профессии.

– Какие ж это тонкости? Элементарные вещи. Психотерапия не меняет ни человека, ни мир вокруг него, только немного и на короткое время облегчает жизнь, но алкоголь ничуть не хуже справляется с этой задачей.

– Макс, ну что ты говоришь… Наша гостья подумает о тебе бог знает что.

– Не-не-не, нi в якому разi![7]

Поймав взгляд Христины, Макс приосанился и продолжил:

– Психотерапия – это эффективный метод лечения, когда речь идет о пограничных расстройствах, то есть человек действительно болен и нуждается в помощи. Но штука в том, что большинство наших психотерапевтов бегают от таких пациентов как черт от ладана, потому что работа с ними – это тяжелый и не всегда благодарный труд. Гораздо проще и эффективнее с точки зрения заработка ловить в свои сети здоровых, но слабых людей, и подсаживать их на себя.

– А ты, конечно, так не делаешь?

– Стараюсь не делать. Я работаю или с настоящими больными, или с людьми, переживающими психотравмирующую ситуацию в настоящий момент, и в любом случае вижу свою роль не в пустопорожней болтовне, а в том, чтобы помочь человеку найти себе занятие по душе. В сущности, разговоры и нытье – это дело второстепенное, улучшение наступает тогда, когда пациент реализует себя в каком-нибудь деле.

Выразительно взглянув на часы, Анна Спиридоновна заметила, что пора собираться в город.

– А если человек, наприклад[8], травмирован, но давно? Тогда как?

– Как при любой другой травме. Сломал руку, потом кость срослась, но мозоль осталась и ноет к перемене погоды. И тут уже ничего не поделаешь, надо терпеть.

– Так по-вашему, только божевильный имеет право на терапию ходить? – спросила Христина строго.

– Как вы сказали?

– Сумасшедший.

Макс покачал головой:

– Интересное слово… Дело в том, что пограничное расстройство потому так и называется, что непонятно, куда его отнести, к болезни или здоровью. А если серьезно, то среди популяции психически здоровых людей от терапии становятся зависимыми те, кто не хочет ни переживаний, ни страданий, ни усилий, между тем это ведь в основном и есть жизнь.

– Жизнь-боль, понятное дело, – сказал Руслан, резко поднимаясь и тем самым прекращая дискуссию. – не хочу показаться невежливым, но если мы хотим ночевать дома, то пора ехать.

После первой встречи с Христиной Макс почему-то решил, что она любит поболтать, но за всю поездку девушка едва сказала два десятка слов, а на обратном пути так и вовсе молчала. Он пытался завязать разговор, но она отвечала односложно, тетя Аня безучастно смотрела в окно, Руслан дремал, и в машине царила унылая атмосфера, странная после чудесно проведенного дня.

Под предлогом позднего времени и возможных хулиганов он настоял на том, чтобы проводить ее до двери квартиры. Хотел завязать разговор, напомнить об их первой встрече, но девушка сухо простилась с ним и быстро ушла.

– Господи, что ж ты за дурак, Максимилиан Максимилианович! – накинулась на него тетя Аня, как только он вернулся в машину. – Кто просил тебя встревать со своими откровениями!

– Не понял…

– Какого черта ты полез срывать покровы со своих профессиональных тайн? Христина ходит на терапию, чтоб ты знал, а теперь, после твоих откровений бывалого психиатра, будет думать, что зря это делает. Оно и так ни черта не помогает…

Макс изумился:

– Но она выглядит такой жизнерадостной!

– Вот именно, товарищ гениальный психиатр! Выглядит жизнерадостной, между тем на ее долю выпало столько несчастий, что с лихвой хватило бы на десять человек!

– О!

– Не окай! Вам с Алиной полезно было бы узнать ее историю, может быть, тогда вы перестали бы трепать друг другу нервы из-за всякой ерунды, которую вы называете горем, и страдать тем, что вы называете страданиями.

Макс спросил, что же случилось с девушкой.

– Так я тебе и сказала! – фыркнула тетя Аня. – Она мне доверилась, а я буду трепаться о ней ради того, чтобы вразумить двух великовозрастных идиотов. Правильно это, сам как считаешь?

Он покачал головой.

– Вот именно. Просто поверь мне, если использовать ваш термин «травма», то у бедной девочки, считай, переломаны все кости. Другая давно бы спилась или подсела на наркотики, а Христина прекрасно устроила свою жизнь, при том, что у нее не было банды заботливых родственников, которые бы складывали все ей в клювик, как у некоторых здесь присутствующих. Она исключительно собственными силами построила карьеру, значимый человек и на работе, и в литературных кругах. Поверь, Макс, она не пыталась убежать от боли и усилий, это я тебе точно говорю. Один бог знает, сколько страданий она перенесла, а мне кажется, утолить свою боль – это естественное и вполне простительное желание человека, не так ли? Но тут появляется наш гений и спускает психотерапию в унитаз! Это все равно, как если бы главный онколог заявил на всю страну, мол, не волнуйтесь, граждане, рак неизлечим! Химия и все остальное – это так, чисто способ заработать докторам, а вы все равно умрете, или лечитесь силой воли, ну, керосин там пейте на всякий случай!