В самой большой комнате проживала молодая семья с ребенком, державшаяся очень замкнуто. Они игнорировали все попытки Христины подружиться и никогда не просили никого из соседей присмотреть за ребенком, очень серьезным мальчиком пяти лет.

Вторая по величине комната принадлежала Христине, а в маленькой жила одинокая старушка, бывшая учительница.

Как-то раз Христина, которой хотелось быть всем полезной, сказала старой соседке, что едет в гипермаркет, и предложила что-нибудь заказать. Та сначала отнекивалась, потом попросила купить чай, в следующий раз дала список, а потом уже стало ясно, что если Христина вдруг откажется, то сразу станет персоной нон-грата.

Обычно Христина ездила раз в неделю, и соседка непринужденно подкидывала ей список продуктов на семь дней, а потом всякий раз восклицала: «Ах, бедная, как же ты это все притащила! А я-то хороша, не подумала!» Но список не становился ни на пункт короче…

Одно время Христина делала два захода, один для себя, другой для соседки, но становилось безумно жаль потраченного времени.

Потом отоваривалась только по бабкиному списку, а себе покупала продукты в окрестных лавочках, но после того, как ей подсунули сначала тухлую курицу, а затем совершенно разложившуюся рыбу, решила, что лучше один раз попыхтеть и семь дней забот не знать.

И определенно лучше притащить на своем горбу лишних пять кило картошки, чем приобрести репутацию обидчицы немощных старушек.

Христина жила не в центре, но в хорошем районе, в квартале сталинской постройки. Когда она переезжала сюда из Киева, денег, полученных ею в качестве отступного за свою долю в жилище бывшего мужа, хватало или на очень плохую однокомнатную, или на хорошую комнату. Анна Спиридоновна посоветовала второй вариант, и Христина не жалела, что согласилась. Во-первых, соседи хоть и посторонние люди, но все же лучше, чем полное одиночество в отдельной клетушке, ну и потом, старые дома выглядят гораздо приятнее глазу, чем унылое нагромождение бетонных коробок.

Войдя во двор, она вдруг увидела высокую худощавую фигуру племянника Анны Спиридоновны. Сердце екнуло, наверное, от страха: вдруг он принес какую-нибудь недобрую весть? Но Христина тут же быстро подумала, что в эпоху мобильных телефонов никто не посылает гонцов, тем более таких безукоризненно одетых и причесанных волосок к волоску.

– Здравствуйте! – сказал он, подходя. – Я взял на себя смелость подождать вас. Давайте-ка поменяемся, сумки мне, а это возьмите сами.

Макс протянул ей букет мелких розовых роз, который держал за спиной.

– Боже, какая тяжесть!

Христина смущенно улыбнулась.

– Вы, наверное, удивились, что я здесь?

Она кивнула.

– Хотел просить у вас прощения за свои нелестные отзывы о психотерапии.

– Что вы! Я вовсе не обиделась, о чем речь!

– И все же…

– То правда! Откуда б вам знать?

Макс замялся, нахмурился, махнул рукой, забыв, что держит в ней тяжелый пакет:

– Не сочтите за наглость, но я хотел бы с вами поговорить. Это займет буквально несколько минут. Может быть, я отнесу вашу поклажу и мы сходим выпить кофе где-нибудь?

– У меня можно, – улыбнулась Христина, вдруг подумав, что Макс будет первым ее гостем, – если вы не против, звичайно.

– Буду очень рад.

Христина волновалась, как правильно представить своего посетителя соседям, но в коридоре, по счастью, никого не было, и она быстро провела Макса к себе. Прежде чем ехать за продуктами, она сделала основательную уборку, и теперь было приятно, что кто-то, кроме нее самой, видит, как у нее чистенько и уютно.

– Будьте як вдома, – сказала она, волнуясь. Странное дело, Христина прекрасно говорила по-русски, но в присутствии племянника Анны Спиридоновны сбивалась и начинала изъясняться каким-то неестественным образом. То ли от волнения, то ли ей хотелось произвести на него впечатление деревенщины, чтобы он не принимал ее всерьез и не увлекся ею, она и сама не знала. Вероятно, гигантские кальмары тоже не знают, зачем им чернильное облако, просто выпускают его, почуяв опасность, и все.

Макс сел на единственный в ее хозяйстве стул, выпрямив спину и чинно сложив руки на коленях.

– Насамперед[9]отнесу продукты соседке, бо с ней четко надо, чтоб ни гвоздя ни жезла. – Христина достала кошелек, где сдача и чеки соседки лежали в специальном отделении. При всей своей интеллигентности старушка каждый раз пересчитывала все платежи, и Христина понимала, что ошибка в рубль, пусть сделанная совершенно случайно, обойдется очень дорого.

– Так это не ваше?

Она засмеялась:

– Тю! Разве я похожа на ненажеру[10]?

Макс с улыбкой покачал головой. Поскольку телевизора у нее не было, Христина включила радио, чтобы гость не скучал, и вышла. Отдала соседке покупки и «сопутствующую документацию» и принялась готовить чай.

Так странно было чувствовать, что в комнате ее кто-то ждет, и Христина не могла решить, приятно это или нет.

Вдруг обнаружилось, что у нее нет не только двух одинаковых чашек, но и просто двух экземпляров чайной посуды, пусть и разномастных. Она и не думала, что одинока до такой степени…

Пришлось временно присвоить суповой мисочке звание пиалы и врать, что она пьет чай только таким утонченным образом.

И вазы для цветов у нее тоже не нашлось, Христина поставила букет в пластиковую бутылку из-под воды.

Макс вежливо съел одну сушку и кусочек сыра, прежде чем заговорить о деле:

– Не сочтите меня самовлюбленным и высокомерным дураком, но, боюсь, обнародованные мною профессиональные тайны могут повлиять на эффективность вашей терапии, – сказал он осторожно.

– О, не турбуйтесь[11], бо я взрослый человек…

– В этом нет сомнения. Просто мне стыдно, что я говорил такие вещи, про которые и не думал, что это правда. А если и думал, это еще не значит, что они являются правдой на самом деле. – Он смешался и поднес к губам почти пустую чашку. – не принимайте во внимание всего, что я говорил в нашу прошлую встречу, прошу вас. Возможно, мне просто хотелось похвастаться перед вами своим психическим здоровьем.

– Как это?

– Ну, знаете, бытует мнение, что психиатры сами с приветом. Ну вот я и захотел, чтобы вы увидели меня во всем блеске полной адекватности и уравновешенности.

– Та я и не сомневалась, что вы такой.

– Не такой, – сказал он с мягкой улыбкой. – но суть не в этом. Я тогда надышался кислородом, расслабился и не совсем понимал, что говорю и в каком обществе. Подобные речи с натяжкой уместны в узком кругу медиков, но и только. Видите ли, врачи вообще самые несносные пациенты на свете и часто не верят даже в те методы, что реально помогают. Ну и я… Знаете, когда внимательно изучишь психологические закономерности, наступает что-то вроде отторжения, нигилизма, если хотите. Хочется же думать, что все твои мысли и действия – результат твоей свободной воли, а не некоих происходящих в подсознании процессов, одинаковых для всех людей. Вы понимаете?