– Приходите завтра, – сказал он. – Утром. Я дам вам ключи.

– Ничего, если я заплачу наличными?

– Только наличными и можно, – ответил он.

Я вручила ему депозит и деньги за первый месяц, в дальнейшем оплата помесячно. В тот же день я переехала в квартиру с одной спальней, на третьем этаже без лифта. В ней пахло затхлостью. Кухонным ножом я отколупала краску с окон и только тогда смогла их открыть. Полы проедены жучком, плинтусы покрыты несколькими слоями бежевой краски. У раковины на кухне был тот же кран, что и в доме моей бабушки, да и шкафчики похожи. Видимо, эффект фокусировки, детали, существующие здесь только потому, что их вижу я. На «твердой земле» эта квартира выглядела бы слегка по-другому. Я забрала с собой блокноты из «Красной крыши», села за древний письменный стол и стала делать наброски и рисовать – скелеты и распятых людей.

Я написала: «Патрик Мерсалт. Эльрик Флис. „Либра“».

Я вспомнила о Ремарк, командире «Либры», и как она спасла «Кансер». Я написала: «уплотнительные кольца», задумавшись о том, не они ли привели к гибели «Либры». Но разве Ремарк бы это не определила? Разве не спасла бы «Либру», как спасла «Кансер»?

Я разорвала заметки на мелкие кусочки и снова посмотрела на фотографию Ремарк в списке экипажа «Либры». Привлекательная женщина, даже очень, на снимке она выглядела так, словно может весь мир обвести вокруг пальца. Что с тобой произошло?

* * *

Оставалось несколько недель до оружейной ярмарки в Монровилле, где я смогу расспросить Нестора о том, что он помнит про смерть Патрика Мерсалта и обнаружение Мариан, как все это было. Время еще есть. По утрам я чаще всего бродила по улицам, вбирая в себя дух этого места, и некоторое время потратила в торговом центре, покупая одежду, под стать другим женщинам, – комфортную одежду. Горнолыжную толстовку, спортивные майки и леггинсы. Я покрасила волосы краской от «Л'Ореаль», чтобы они соответствовали фото на водительских правах, превратившись в роскошную брюнетку. Этот цвет подчеркнул резкие черты лица, скулы и линию челюсти, я стала выглядеть крепче и задиристей, чем была блондинкой.

Вечера в «Мэйриз-инн» стали регулярными, и обычно там бывала и Николь. Она приходила, чтобы покурить, выпить и посмотреть телевизор, нас разделяло всего два стула, но целую неделю мы молчали, до того четверга, когда обе неплохо набрались. На улице начался ранний снегопад, входящие посетители топали ботинками и отряхивали снег с воротников. Я уже поняла, что она пьет «Манхэттен», и заказала ей коктейль.

– Кстати, меня зовут Кортни, – сказала я, усилив свой канонсбергский акцент. – Пора представиться.

– Коль, – откликнулась она с мелодичным и напевным африканским акцентом.

Мы пожали друг другу руки. Ее ладони были шершавыми, загрубевшими. Она носила браслет в форме змейки. Николь пересела поближе и закурила «парламент».

– Живете поблизости?

– В соседнем доме, – ответила я. – В той дыре, в белом здании. Сняла там квартиру несколько дней назад, так что пью здесь и просто топаю вверх по лестнице, когда меня вышвыривают.

– Когда вы появились в первый раз, я решила, что вы из газовой компании, – сказала Николь. – Но потом мне показалось, что я вас знаю. Мы встречались?

– Вряд ли. Вы ходили в школу поблизости? Я была в Кэнмаке.

– Я выросла в Кении, – ответила она. – Что вы пьете?

– Ром с вишневой колой.

Она купила мне следующую порцию. Николь оказалась разговорчивой, забалтывая меня подробностями своих будней, тяжкого и унылого труда в хосписе. Я подталкивала ее к разговору о прошлом, задавала прямые вопросы о старых приятелях, в надежде, что она упомянет Патрика Мерсалта и я этим воспользуюсь, но вместо этого я узнала все детали про «Доннел-хаус», его персонал, радость от помощи людям и чувство виноватого облегчения, охватывающее Николь, когда один из самых сложных пациентов наконец отходил в мир иной – эти случаи она отмечала стопкой егермейстера.

Я встречала Николь в «Мэйриз-инн» почти каждый вечер, иногда я просто получала удовольствие от атмосферы бара и ее общества, ее болтовни. Иногда позволяла себе забыть Шэннон Мосс и стать Кортни Джимм. Так просто приспособиться к новой жизни и отбросить старую – ведь здесь у меня нет срочных дел, сколько времени я бы здесь ни провела, я вернусь в настоящее ровно в тот же миг, в какой его покинула. Я могу позволить времени течь и жить, как мне нравится. Могу совсем забыть себя, и потому мне часто приходилось вспоминать, зачем я здесь. Каждую ночь, прежде чем лечь спать, я смотрела на фотографию Мариан Мерсалт на письменном столе. «Ты жива, – шептала я. – Ты еще жива». Я положила листок из гостиничного блокнота рядом с фотографией и написала черным маркером: «Жизнь – нечто большее, чем просто время».

Вдоль шоссе торчали щиты «Оружие и боеприпасы. В эти выходные». В торговом центре Монровилля я обнаружила конференц-зал, рядом с магазином «Дети – это мы», и переполненную парковку, пришлось ставить машину напротив, у заброшенного здания. Чтобы попасть на ярмарку, я купила билет за девять долларов, и билетер поинтересовался, есть ли у меня при себе оружие.

Нет нужды притворяться и показывать фальшивые документы, ведь Нестор все равно меня узнает. Я показала значок.

– Следственное управление ВМФ.

– Вы с Гиббсом? – спросил он.

– Не знаю, кто это.

– С телевидения, – объяснил он, разорвал билет и поставил мне на ладонь штемпель с орлом.

– Я федеральный агент.

– Ну да, телешоу.

По конференц-залу змеились складные столы. Я осматривала толпу в поисках Нестора. Продавцы патронов и вяленого мяса, некоторые столы с разным хламом – старыми магазинами для АК-47 и ржавыми винчестерами – напоминали блошиный рынок. Столы с ножами – пружинными и с инкрустированными драгоценными камнями рукоятками. Ярко-зеленые топоры с табличкой «для охоты на зомби». Я задумалась – а вдруг они тут и впрямь существуют? Кто-то предложил мне купить газовый баллончик, чтобы носить в сумочке.

– Вам бы это пошло, – сказала продавщица с платиновыми кудрями, показывая крохотный розовый топик на бретельках с надписью «Хелло Китти» и «калашниковым».

На других футболках были мультяшные персонажи в нацистских нарукавных повязках, в рубашках морских пехотинцев и десантников. Я посмотрела оружие, мне понравилось держать в руках деревянный приклад, теплый и тяжелый, приятней, чем пластик полуавтоматических винтовок. Мое внимание привлекли дробовики розовой камуфляжной расцветки, как я поняла, для защиты детей, хотя здесь было всего с полдюжины женщин, и они не выглядели любительницами розового.

– Боже мой, Шэннон Мосс… Это ты?

– Нестор?

Тогда ему было около тридцати, а сейчас за пятьдесят. Но все равно привлекателен. Его глаза по-прежнему завораживали, я почти забыла их сияние. Ярко-голубые, светящиеся изнутри. Волосы стали чуть темнее, а усы и неряшливая борода поседели. Он и раньше был худым, но все равно потерял вес, стал жилистым, как бегун на длинные дистанции. Фланелевая рубашка и синие джинсы. Его столик назывался «Орлиное гнездо», там лежал всякий хлам. В основном нацистское оружие – древние винтовки, штыки, стеклянная витрина с пистолетами, «вальтерами» и «люгерами», снабженными описаниями офицеров, которым они принадлежали, и подтверждающими подлинность документами. Кое-какие американские предметы – фотография Паттона с автографом. Нестор вышел из-за стола.