– Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, – перебил адъютант, продолжая поддерживать господина под локоть, – что в запретную комнату фрау Мэрион попала не по своей воле. Ее втолкнул туда Игор.

Теперь все мы смотрели на конюха. Тот заскулил и пополз по земле, обтирая пузо о траву.

– Это клевета, – закряхтел он, пуская слюну и злобно косясь на меня маленькими глазками. – Добрый господин, эта женщина клевещет на меня.

– То есть как? – возмутилась я, едва не подпрыгнув на месте, в горле заклокотала обида. – Игор, как ты можешь? Я ведь ни словом не обмолвилась…

– Обмолвились, когда приходили в себя, – заметил адъютант Ганс, брезгливо глядя на конюха сверху вниз.

Тот заверещал, захрипел, как рвущийся с цепи пес, и принялся визгливо кричать:

– Ложь, ложь! Эта женщина безумна! О мой господин! Я всегда был верен вам! Накажите ее! Накажите! Убейте! Обратите в камень! Лживая дрянь! Она…

– Заткнись, – приказал генерал так холодно и властно, что горбун сразу же умолк и только трясся всем телом да пускал слюну.

Я глубоко дышала, усмиряя рвущееся из груди негодование. На лице Ганса отражалось крайнее презрение.

– Мэрион, это действительно так? – спросил генерал, не глядя на меня. – Вас втолкнул в запретную комнату Игор?

Я облизала губы, немного подумала и ответила негромко:

– Да, ваше сиятельство.

– Хорошо, – кивнул генерал и снова улыбнулся, на этот раз жутко, как хищник. – Я должен проверить, действительно ли проклятие снято. Прошу вас, дорогая жена, отвернитесь. И ты, Ганс.

– Нет-нет-нет! – завизжал горбун.

Я прижала ладони к груди, чувствуя, как едва не выпрыгивает сердце, но не могла сдвинуться с места. Тогда адъютант шагнул ко мне и положил ладонь на мое лицо.

– Не смотрите, – шепнул он.

Я послушно зажмурилась, холодея от страха.

– Нет, господин, нет! – кричал горбун. – Она лжет! Все они лгут! Она такая же, как Тереза! Как Катерина! Как Гретхен! Все они, все-все! Недостойные лживые твари! Я защищал вашу тайну, хозяин! Хранил ее и вас! Я…

– Игор, – позвал василиск. – Посмотри на меня.

Горбун завыл. Мне снова захотелось зажать уши, но я лишь уткнулась носом в грудь адъютанта. К горлу подкатила тошнота, голова загудела, будто рядом из всей силы ударили в гонг. Я покачнулась, но Ганс не дал мне упасть. Сквозь обложивший уши звон я слышала сухой шорох и скрежет, с каким, должно быть, осыпаются камни. Ганс тяжело дышал, его куртка медленно пропитывалась потом. Наверное, взмокла и я сама, но не ощущала этого. Потом услышала голос:

– Все.

И долгий свистящий выдох, закончившийся странным вздохом.

Я отняла лицо от груди адъютанта и прижала ладони к губам. В траве, там, где недавно лежал Игор, валялся булыжник, отдаленно напоминающий человека: колени подтянуты к подбородку, голова запрокинута, рот широко распахнут, и из него на траву сыплется каменная пыль. Над камнем стоял генерал и поправлял очки.

– Проклятие не исчезло, – тихо проговорил он. – Не исчезло… Идите домой, Мэрион. Куда хотите.

Его плечи опустились, он весь сгорбился и постарел. Я сглотнула вставший в горле комок и прошептала еле слышно:

– Дитер, но…

– Уходите! – повторил он, отшатываясь. – Если желаете, я верну вас в поместье Адлер-Кёне завтра же. Вы ведь этого хотите, да? Ступайте. И не смотрите на меня. Никогда, слышите? Никогда больше! – Он закрыл лицо руками, пошатнулся и повторил на выдохе: – Все пропало, Августин… Все прошло, все…

Следующий день принес сразу три события: одно хорошее и два не очень.

Хорошее – ко мне приехала Жюли. Лишь увидев меня, девочка бросилась в мои объятия, и я крепко прижала ее к груди и поцеловала в щеку.

– Госпожа! – всхлипнула служанка. – Я думала, вы оставили меня…

– Как можно, милая? – Я улыбнулась и приподняла ее за подбородок. – Не зря давала обещание.

– Но я думала… вы… – Она запнулась и с испугом ощупала взглядом мою фигуру.

– Не окаменела, как видишь, – ответила я на ее невысказанный вопрос.

Жюли выдохнула с облегчением и улыбнулась:

– Все не так плохо, да?

– Не так, моя дорогая, – согласилась я. – Но все-таки не очень хорошо.

Поморщилась, вспомнив, как сразу после нашего разговора Ганс велел запрягать виверн, чтобы отвезти меня в поместье Адлер-Кёне, и очень удивился, когда я ответила, что ни за что не вернусь к мачехе.

– Мне некуда возвращаться, – сказала я тогда. – Мачеха ненавидит меня и желает моей смерти, чтобы завладеть поместьем. У меня никого нет, ни родных, ни дома. Я чужая в этом мире.

Если мои слова и удивили Ганса, виду он не подал, ответил вежливо:

– Как пожелаете, фрау.

И отменил приказ.

Первым неприятным событием стал приезд в замок моего сводного братца Якоба. Окаменевшего Игора убрали с глаз долой, и место конюха освободилось, поэтому генерал исполнил обещание и взял Якоба на службу, чему тот оказался не очень рад. Встретив меня, мерзавец полоснул ядовитым взглядом, и, если бы он обладал силой его сиятельства, я бы давно застыла каменным идолом посреди клумбы. Но, к его досаде, я осталась жива, срезала букет тюльпанов и, приняв королевскую осанку, гордо продефилировала мимо, краем глаза заметив, как побелело его лицо.

Жюли щебетала без умолку. Рассказывала, что после моего отъезда мачеха отхлестала ее по щекам, но вскоре успокоилась и начала готовиться к трауру.

– Она уже вывесила черные занавески, представляете? – с ужасом рассказывала служанка. – А герр Якоб ходил напыщенным гусем, и каждый день они с матушкой подсчитывали наследство и мечтали, куда его потратят. Фрау Кёне уже распорядилась перепланировать восточное крыло, где были ваши покои, а себе заказала наряд к королевскому балу. Хочет показаться его величеству в образе новой богатой наследницы старинного родового поместья.

– Ощипанную курицу хоть в павлиньи перья наряди, – хмыкнула я, а Жюли рассмеялась.

– Вспомни, дорогая, – попросила я, – вот этот кулон – ты обмолвилась, что он остался на память от родителей?

– Вы говорили так, госпожа, – подтвердила Жюли. – Еще до болезни. Этот кулон подарил ваш батюшка, а до того он принадлежал вашей покойной матушке.

– После болезни и этих событий все в голове перемешалось, – вздохнула я. – Ты не вспомнишь, Жюли, говорила ли я еще что-нибудь?

– Это нетрудно, госпожа, – улыбнулась девушка. – Лунный камень – счастливый камень рода Адлер-Кёне. Есть поверье, что в нем заключен дух Белого Дракона, хранителя вашей семьи.

– Вот как, – пробормотала я и сжала кулон, он был все таким же гладким и теплым, но теперь я чувствовала еще и слабую пульсацию, словно в моей руке билось крохотное и живое сердце.