Три года спустя она отблагодарила кутюрье за его дружбу, выступив манекенщицей на его ретроспективном показе в Санкт-Петербурге. В числе прочего Майя Плисецкая демонстрировала необыкновенное футуристическое платье, созданное Карденом специально к этому показу. Называлось оно «Костюм XXI века»: сшитый из мерцающей серебристой ткани, наряд был украшен настоящими электрическими лампочками.

А потом были новые премьеры, новая музыка. В 1996 году на гала-концерте в Японии Майя Плисецкая впервые выступила в балете Дебюсси «Послеполуденный отдых фавна». Ей было очень любопытно на исходе XX века прикоснуться к истокам стиля модерн в хореографии. Летом 2000 года в Токио состоялась премьера спектакля «Крылья кимоно», соединившего театр Но с классическим балетом. Плисецкая исполняла в нем роль Небесной феи. Она танцевала с традиционным веером в руках, в кимоно, и все ее позы, по признанию зрителей, были «очень японскими». Это получилось само, без напряжения или насилия над собой: Майя Михайловна очень любит Страну восходящего солнца. Японцы отвечают ей взаимностью, всегда принимая русскую балерину с особым восхищением. В 2006 году балерине была присуждена японская Императорская премия — медаль из чистого золота весом 350 граммов. Вручил ее Майе Михайловне принц Хитати.

А поздней осенью того же года на сцене Большого был показан номер «Ave, Maya», то есть «Да здравствует Майя!» на музыку И. С. Баха — Ш. Гуно, специально к этому вечеру поставленный для нее М. Бежаром. Бежар снова использовал пластику традиционного японского танца — маленький шаг со «связанными» коленями и регламентированными жестами. Плисецкая, облаченная в скромное черное платье, играла двумя огромными перламутровыми веерами. Веера были нарядны, а балерина отступила в тень. Движения отделились от тела и стали жить в условных предметах.

Жизнь, проведя Майю Михайловну через великие испытания, подарила ей и много радости! В частности, это были удивительные встречи, знакомства с чудесными людьми. Нет, она никогда не гонялась за знаменитостями, они сами с радостью встречались с русской балериной.

В шестьдесят шестом году во время выступлений в Лос-Анджелесе за кулисы театра зашла полная высокая женщина. Это была Милица Корьюс — колоратурное сопрано, ведущая солистка Метрополитен-опера и актриса одной роли, сыгравшая оперную диву Карлу Доннер в фильме «Большой вальс». «Трофейный» фильм демонстрировался в СССР, и эта роль сделала Милицу идолом советской публики. Плисецкая исключением не была. Милица родилась в Киеве и хорошо говорила по-русски, так что на этот раз языковой барьер не помешал двум великолепным женщинам пообщаться. Они надолго стали друзьями. Милица старалась не пропускать ни одного спектакля с участием Майи. «Так она мне до конца и не поверила, что была непостижимой богиней для целой нации, прекрасной инопланетянкой, лучиком счастья в самые тяжелейшие годы истории рабского государства. Вижу сейчас ее недоверчивое, добрейшее, тронутое распроклятым возрастом прекрасное лицо. Я взаправду грезила тобой, Милица!..» — признавалась Майя Плисецкая.

Подружилась она и с Леонардом Бернстайном — композитором, пианистом и дирижером. Он с удовольствием играл музыку Щедрина и подтрунивал над тем, что Майя не знает ни одного иностранного языка, называя ее «полиглотом».

С пианистом Артуром Рубинштейном Плисецкой общаться было легче: он говорил по-русски. Когда Рубинштейн приехал в Москву, Плисецкая после концерта заглянула в артистическую уборную Большого зала Консерватории.

— Думала увидеть вас в полном изнеможении после такого концертища, а вы свеженький как огурчик, — сделала прославленному маэстро комплимент Майя Михайловна.

— У меня хватит еще сил станцевать с вами па-де-де. — И не долго думая Рубинштейн поднял ее на воздух и закружил в танце.

Ее друзьями были Джин Келли — актер и танцор, знаменитый прежде всего своим мюзиклом «Поющие под дождем». Бывала она в гостях у Грегори Пека — голливудской кинозвезды, красавца, которого после фильма «Римские каникулы» женщины боготворили.

Плисецкая танцевала под головоломную импровизацию Эллы Фицджералд — смесь буги-вуги с «камаринским мужиком».

Джон Стейнбек, приезжая в Москву, бывал в доме Щедрина и Плисецкой.

Супруги потчевали его холодцом из телячьих ножек с квашеным хреном. Это блюдо пришлось знаменитому писателю здорово по душе.

Ингрид Бергман говорила ей комплименты: «Вы рассказали о любви без единого слова. У вас божественные руки. Меня покинуло ощущение времени».

В Голливуде она повстречалась с Мэри Пикфорд, Хамфри Богартом, Фрэнком Синатрой, Кларком Гейблом, Одри Хепберн, Генри Фонда, Иммой Сумак.

На одном из приемов она сидела рядом с великим Сальвадором Дали и говорила с ним «по-русски»: «Bojia korovka uleti na nebo dam tebe khleba… Balerina. Maya. Rossia…» — с сильным акцентом выговаривал художник, у которого была русская жена.

Брат американского президента Кеннеди — сенатор Роберт Кеннеди — родился в один день и в один год с Майей Михайловной. Они были знакомы, поздравляли друг друга, он каждый год на дни рождения, где бы в это время ни находилась великая балерина, присылал ей неизменно корзину цветов и подарок. Во время очередного визита Большого театра в Нью-Йорк (шел 1968 год) Майе и Роберту встретиться не довелось. Он позвонил ей в гостиницу и сказал, что отправляется в предвыборную поездку по нескольким штатам. Просил, чтобы она оставила для него вечер 11 июня. А 5 июня на него было совершено покушение в Лос-Анджелесе. Через день американский друг Майи Плисецкой скончался. У советской прима-балерины в этот день был назначен концерт в «Метрополитен-опера». На афише значилась «Спящая красавица». Перед поднятием занавеса представитель дирекции театра сообщил публике: «В знак траура по Роберту Кеннеди, в честь его памяти, Майя Плисецкая станцует «Умирающего лебедя». Весь зал в едином порыве встал.

«Что за мистическая сила влекла французских, испанских художников к русским женщинам? Пикассо — Хохлова, Сальвадор Дали — Галя.» — удивлялась Майя Михайловна. С одной из таких женщин — Надей, женой художника Фернана Леже, она была хорошо знакома.

Надя Леже познакомила Майю с Марком Шагалом. Конечно, он не мог упустить случай и попросил балерину позировать, продемонстрировать балетные движения!

По желанию художника, Майя распустила свои красно-рыжие волосы, сделала несколько шагов на полупальцах, потом несколько пор-де-бра, па-де-бурре. Зафиксировала позу. В это время Марк Захарович что-то быстро набрасывал карандашом. Несколько лет спустя в Нью-Йорке в новом «Мете» Майя обратила внимание на огромное панно, созданное Марком Шагалом: «Летящий солнечный ангел с трубою, васильковый Иван-царевич, музицирующий на зеленой виолончели, райские птицы, двуглавое существо с мандолиною у лошадиного подбородка, глянцевая скрипка со смычком на синюшном искрящемся дереве. А в самой середине — полненькая грудастая танцовщица с распущенными рыжими волосами, с усердием держащая ноги по первой позиции. Вся напряглась, скривилась, того гляди — свалится.»