– Так нечестно! – обиделся Гет. – Он пользуется тем, что у него есть руки! А у меня один-единственный хвост. Хлоя, милочка, передай мне вон тот окорок, запечённый в тесте с лавровым листом и фигами по рецепту Апиция. Бедняга Апиций, он покончил с собой, когда не смог пировать так роскошно, как прежде.

Философ давно заметил, что на пирушке нет слуг. Если надо было подать новое блюдо или наполнить чаши вином, кто-нибудь из девушек вставал, брал из соседней комнаты принесённые яства и обносил гостей. Иногда Крот или Гепом им помогали.

– И венок! – крикнул вдогонку Гет. – Непременно из фиалок. Он мне больше всего к лицу.

И Хлоя надела на него венок.

Маргарита полагала, что станет свидетельницей одной из тех безобразных оргий, о которых болтал Рим. А вместо этого она очутилась на вполне пристойной молодёжной пирушке, где пили не так уж и много, причём вино было разбавлено, а пределом непристойности были мимолётные поцелуи в губы. Запах дорогих вин смешивался с запахом цветов и ароматом горящего масла и благовоний. В сиреневом теплом воздухе триклиния время остановилось, хотя старинный хронометр на стене продолжал прилежно отсчитывать минуты. Как ни странно, но Маргариту это злило. Ей хотелось разразиться обличительной речью. Тем более что рядом был Философ, и она чувствовала себя под его защитой. Но повода не было. Порой император бросал на свою пленницу-гостью насмешливые взгляды, как будто ожидал от неё этой неуместной речи. Маргарита понимала, что её обвинения прозвучат нелепо в обстановке совершенно неподходящей. Но ей нестерпимо хотелось высказаться.

– Какой тебе венок, Маргарита? Фиалки? Розы?

– Попроси у него нитку жемчуга… – шепнула Хлоя. – Он оценит игру слов.

– Эти чёрные розы, верно, символ… – произнесла Маргарита, страшно волнуясь. – Символ того, как ты запятнал себя, Август.

Постум наигранно поднял брови:

– Чем же я запятнал себя? Или она полагает, что пятно спермы на тунике нельзя отмыть?

– Тёмен твой союз с Бенитом.

– Что она понимает под союзом с Бенитом? – поинтересовался Гепом.

– Не знаю. Бенит спит только с женщинами. Меня он никогда не домогался. Так что никакого союза не было.

Маргарита чувствовала, что должна замолчать, но не могла остановиться.

– Ты утверждаешь законы.

– Только после того как их примет сенат. Воля сената для меня священна. Если сенат против, я ничего не подписываю. Так что претензии не ко мне. Предложи сенату всем составом подать в отставку. Возможно, они прислушаются к твоему мнению, устыдятся, прослезятся и попросят у римского народа прощения.

Все расхохотались. Все, кроме Философа. Туллия свалилась бы с ложа, если б император её не поддержал.

– Ладно вам, ребята, издеваться над человеком, – попыталась утихомирить их Хлоя.

– Раньше юноши и девушки приходили на Авентин к подножию статуи Свободы и произносили там обвинительные речи. Но теперь им некуда идти. – Философ старался говорить серьёзно, но не мог удержаться от улыбки.

– Сенаторы… устыдятся… – хрюкала от смеха Туллия. – Стыд… Каков он у них… И где… спрятан… – попискивала она между приступами смеха. – Стоит поискать… Но стыд сенаторов куда меньше их высохших фаллосов.

Маргарита одарила Туллию полным ненависти взглядом.

– Кстати, а почему я слушаю её поучения и не злюсь? – поинтересовался Постум.

– Потому что у неё восхитительная грудь и ещё более восхитительная попка, – предположил Кумий, к которому наконец вернулось его всегдашнее остроумие.

– Да, попка очень даже ничего, – согласился Постум. – А грудь так себе. Но какие её годы. Все ещё впереди. Но на сенаторов и эти доводы могут произвести впечатление!

– Жаль, что вы не понимаете, как все вокруг мерзко, гадко… Что нельзя жить в фекалиях, – прошептала Маргарита, давясь слезами.

– А по-моему, окорок очень даже хорош, – хмыкнул Гет. – А жареный каплун ещё лучше. Девочка моя, не стоит смотреть на жизнь так мрачно, поверь старому гению.

– Не надо издеваться надо мной!

– Никто над тобой не издевается, к тебе очень даже хорошо относятся, – пожал плечами Гепом. – Все едят. И пьют. Тебе не нравится наш стол?

– А может, она влюблена? – предположила Хлоя. – Тогда понятно, почему все ей не в радость.

– В кого? – живо поинтересовалась Туллия и приподнялась – будто змея сделала боевую стойку: уж не на Постума ли положила взгляд Маргарита?

– Тут ответ может быть только один: в нашей компании она может влюбиться только в Философа, – поспешил успокоить свою «сестричку» император. Но подозрения Туллии не рассеял.

– Я хочу уйти, – прошептала Маргарита. – Понимаю, я здесь лишняя и порчу вашу пирушку.

– Это точно, – поддакнула Туллия. – Такие люди всюду лишние. И все портят. И не смотри, детка, на меня, как гетера на импотента, все равно удовлетворить все прихоти такого любовника, как Постум, ты не сможешь.

Император смотрел на Маргариту и улыбался. Их глаза встретились. И Маргарита не могла отвести взгляда. У него были серые удлинённой формы глаза – почти такие же, как у Философа. Только ещё в этом взгляде была властность. Он как будто приказывал: «Люби меня, повинуйся мне!» И тот, кто встретил его взгляд, не мог отказать. И Маргарита не могла…

Туллия вновь обеспокоилась. Перевела взгляд с императора на Маргариту, прищурилась.

– Ты собиралась уйти, – напомнила зло. – Так в чем дело?

– Я провожу её, – предложил Философ.

– Э, так не пойдёт! – воскликнул Постум, будто опомнившись. – Гет, следуй за ними. Если девчонка сбежит, я с тебя шкуру спущу.

– Подумаешь, шкура, не велика утрата! Мне и так пора линять. – И Гет потянулся к бисквитному торту.

– Гет, я кому сказал! – нахмурил брови Постум.

– Я ещё не наелся.

– Ты никогда не наедаешься.

Гет вздохнул и нехотя выскользнул в коридор – проводить Философа и Маргариту.

– Какая ж она дура! – воскликнула Туллия, протягивая Гепому свой кубок, – тот как раз смешал новую порцию вина в серебряном кратере. – Можно подумать, что ей пять лет. Нет, пять – это я слишком много дала. Три – максимум.

– Может, и дурочка, но милое создание, – вздохнул Кумий. – Восторженные – они всегда выглядят глупо. А киники – всегда умно. Я обожаю таких девочек – глупеньких и восторженных. Жаль, что девчонка достанется какому-нибудь скоту.

– Нет, не так, – вмешалась Хлоя. – Сначала её трахнет какой-нибудь проходимец, а потом она выйдет замуж за какое-нибудь ничтожество. А ты что думаешь, Август? Кем она станет?

Тот не отвечал, вновь впав в какую-то странную задумчивость, и Туллия толкнула его.