Кто обычно спал до полудня, так это Бенитов сынок. Однако в то утро и он поднялся рано. А может, и вообще не ложился? Потому что когда он появился в таблине императора, вид у него был безумный. Глаза вытаращены, на губах пена, волосы всклокочены, и в волосах то ли пух, то ли обрывки бумаги. Вошёл Александр без доклада. Вернее, ворвался тайфуном. Постум едва успел задвинуть ящик стола и принять невозмутимый вид. Физиономия Бенитова сынка вместе с безумием излучала торжество. Руками Александр размахивал так, что едва не сшиб бюст Сенеки, стоящий у входа.

– Покупай! – крикнул он и швырнул на стол потрёпанную коричневую папку.

Постум брезгливо тронул тесёмки, но открывать не стал.

– Заветная папашина папочка, прямо из потайного ящика. А я вот сумел её выудить. Ха…

– Зачем она мне? – с напускным равнодушием пожал плечами Постум.

– Как зачем? Здесь списочки неблагонадёжных и списочки тех, кого папаша хочет ликвидировать в ближайшее время.

Постум потянул за тесёмки, но Александр рванул папку к себе и навалился на неё всем телом.

– Э, так не пойдёт. – Он погрозил императору пальцем и хитро ухмыльнулся. – За папочку придётся заплатить. И причём кругленькую сумму. Тысчонку за один листочек. За первый. Остальные продам дешевле. А первый непременно за тысчонку.

– Да нет там ничего. Вырезки из старых газет, – фыркнул Август, отводя глаза. – Ты такой же жулик, как и твой папаша.

– А вот я ему доложу, что ты о нем глаголешь, – пригрозил Александр.

Его детские пухлые губы раздвинулись в самодовольной ухмылке.

– Да он и так знает – это же для него комплимент. Но то, что ты рылся у него в столе, вряд ли ему польстит. Так что проваливай.

– Заплати тысчонку и увидишь… Здесь списочки «проскрибированных». Я не шучу. Макрин лично составлял. Макрин – он обожает составлять списочки.

– Ладно. Тысячу за старые вырезки. Так и быть. Только из любви к Бениту.

Постум вытащил две банкноты по пятьсот сестерциев.

Александр схватил их, развязал папку, вынул наудачу листок и протянул Августу. Постум прочёл. Лицо его было неподвижно, эмоций никаких, как будто он в самом деле читал пожелтевшие вырезки из вестников.

– Ну так как, берёшь папочку? – Александр дрожал от возбуждения. На месте сидеть не мог – сорвался и закружил по таблину, прижимая папку к груди.

Постум помолчал.

– Сколько хочешь?

– Миллион! – выкрикнул Александр и захохотал. – А, каково?! От меня ты такого не ожидал… миллиончик… кругленький такой симпатичный миллиончик. – Александр любовно погладил папку.

– Сто тысяч, – Постум раскрыл свежий выпуск «Акты диурны», не обращая внимания на метания Александра по таблину. – Вернее, девяносто девять – одну тысячу я тебе заплатил. – Краем глаза он все же следил за «дядюшкой».

– Как сто? Всего сотенка, – Александр запнулся. – Э, постой, тебе же нужна эта папочка! Папочка, как вкусненькая попочка… Э, ты чего молчишь? Почему ты опять со мной так разговариваешь? Так не надо. Я так не могу, не могу. – В голосе Александра звучали уже совершенно истерические интонации.

Постум поднял на него глаза:

– А тебе нужен кокаин. И других покупателей на эту папку нет. «Целий» её не купит, будь уверен.

– Нет, подожди, мы так не договаривались.

Александр поглядел на папку, потом на Постума. Тот читал «Акту диурну» и не обращал на Александра внимания. Что если Август в самом деле не купит украденные документы? Тысяча – это мелочь. На тысячу можно словить кайф сегодня, а завтра… что делать завтра?

– Пятьсот, пятьсот тысчонок, – взмолился Александр.

Постум презрительно фыркнул.

– Да на, подавись! – Александр швырнул папку на стол. – И гони свои подлые денежки. Ты ж пользуешься тем, что я слаб! Подло! Подло! Так ведь нельзя, нельзя!

Дрожа, смотрел, как Август отсчитывает купюры.

Схватил пачку, хотел пересчитать, но руки дрожали, и Александр все время сбивался со счета. Несколько купюр уронил, кинулся поднимать. И вдруг замер – посмотрел на сидящего Постума. Губы Александра плаксиво дрогнули, потом расползлись в странной улыбке. Что если всадить кинжал в бок императору? Кинжал на поясе. Постум разбирает полученные бумаги. Александр нащупал позолоченную рукоять. Пальцы вмиг сделались влажными. Надо только ударить изо всей силы. Главное – изо всей силы – в печень. Смертельно. Не промахнуться. А если промахнётся?..

– Что-нибудь ещё надо? – спросил Постум и, повернувшись, посмотрел на «дядюшку» сверху вниз.

Тот затряс головой, прогоняя наваждение. Отёр о тунику влажные ладони.

– Уступи мне Туллию на одну ночку, – попросил, стоя по-прежнему на коленях.

– Пошёл вон! – цыкнул на него император. – Ну!

Александр поднялся, попятился. Даже пакет с деньгами забыл – прижимал к груди лишь поднятые купюры. Уже у дверей вспомнил об остальных деньгах, метнулся назад, схватил. Отскочил вновь к дверям. Постум провожал его взглядом.

– Чего ты так на меня смотришь, а?.. – Александр скривился. – Папаша тебя прикончит. Все равно прикончит. Знаешь, почему? Потому что ты – Элиево отродье. – Александр самодовольно хихикнул.

И довольный, что высказал это, выбежал в коридор.

Утром Александр был несчастен. И днём несчастен. А потом явилась она.

– Привет! – она вошла к нему в комнату хозяйкой и повелительницей. Днём она была не менее красива, чем ночью. Пантера с чёрными непроницаемыми глазами.

– Береника!

Она была не одна – за нею следовали ещё две девчонки – толстые и некрасивые. И какой-то парень с длинными светлыми волосами. И с ними уже немолодой человек лет под сорок с брезгливым выражением лица и гадючьим взглядом серых невыразительных глаз. Он оглядывал все презрительно и оценивающе. На прыщавых, как у пятнадцатилетнего, щеках пробивалась седая щетина. Он шептал молодым толстухам гадости, те кривились, но терпели – почему-то из всей компании этого переростка выделяла Береника. А слово Береники было для них не законом – изречением оракула.

Гости тут же оккупировали комнату Александра. Береника заняла кресло у окна. На ней были чёрные брюки в обтяжку и чёрная курточка. В ушах тяжелели опаловые серьги в золотой оправе. Волны чёрных вьющихся волос сбегали по плечам.

– А неплохо ты живёшь, – сказала Береника, оглядываясь.

– Чего ж тут хорошего, – подал голос прыщавый переросток. – При его-то положении можно было бы и получше.

– Опять ты недоволен, Понтий!

Понтий был какой-то затасканный, сутулый, но в этот момент Александр жгуче ему завидовал – потому что он был для Береники свой.