меня, потому что я ничего не могу придумать по поводу его диагноза?

– Нет, абсолютно нормально. Просто я удивлена.

Он ухмыляется:

– Я совсем не похож на человека с депрессией, верно?

– Нет. То есть… – А как вообще должны выглядеть люди с депрессией? – Просто не знаю, что сказать. Не хочу ляпнуть что-нибудь не то.

– Не ляпнешь. – Его мягкий, почти нежный тон вызывает у меня странную легкость в животе, несмотря на невероятно тяжелую тему.

– А я боюсь, что да. Я могла бы выдать: «Эй, с чего бы это, жизнь прекрасна!» Или: «Значит, тебе надо поработать над своим отношением к жизни и высвободить положительную энергию». Или подожди! Я могла бы сказать: «Но как ты можешь быть в депрессии – ты же все время смеешься!»

Он действительно смеется. По крайней мере, я добилась этого.

– Риск, что ты скажешь что-нибудь в этом духе, вполне предсказуем. Я на него пойду.

– Очень смело с твоей стороны! Но у меня все-таки возник один вопрос, который я отважусь задать.

Седрик разворачивает руки ладонями вверх:

– Задавай.

– Полагаю, депрессия и – мой взгляд падает на коробку с таблетками – антидепрессанты – причина, по которой ты ни с одной девушкой не хочешь знакомиться ближе?

Медленно выдохнув, он вкладывает одну ладонь в другую и опускает на них взгляд.

– Депрессия – причина того, что я не завожу отношений.

– Совсем никаких? – В голове проносится мысль о том, кто будет кормить его кота, пока он отправится в экспедицию: однокурсник. Не друг.

– Никаких, если их можно избежать. Семья, естественно, – исключение. Еще у меня есть соседи, однокурсники и знакомые, но они ими и остаются.

Абсолютно никаких друзей, вот что это означает. Как невероятно печально.

– Но… – «Разве в депрессию не впадаешь как раз из-за отсутствия друзей?» – вертится у меня на языке, хотя это прозвучит так, будто я обвиняю его в депрессии. Лучше сформулирую вопрос по-другому. – Почему нет? Не похоже, чтобы тебя было особенно тяжело полюбить.

Он улыбается редкой полной улыбкой, которая неизбежно посылает совершенно неуместный сигнал мне в живот. Внутри растекается тепло и ощущается приятное покалывание, в то время как клетки моего мозга оживленно обсуждают, что ему нужно чаще так улыбаться и как заставить его это делать. Оппозиция окончательно растеряла позиции со слабым возражением: «Алло! Может, вернемся к главной теме? Потому что это не романтично, а жутко грустно».

– Но мне тяжело любить других, – произносит Седрик, его улыбка гаснет, и у меня в голове и в животе воцаряется мертвая тишина. У оппозиционных клеток мозга хватает приличия воздержаться от комментариев.

Что-то вызывает у меня дискомфорт. Я просто не могу себе этого представить. То, что он сейчас говорит, не сочетается с тем, что он делает.

– Депрессивное расстройство, – объясняет он, – не протекает по прямой. Скорее волнами. Самые сильные волны называют депрессивными эпизодами. Я называю их грозами. В такие моменты бо́льшая часть того, что я чувствую, как бы блокируется. И тогда становится очень сложно заботиться об окружающих. Видеть их, по-настоящему видеть. Или даже поддерживать их. Очень немногим нужны друзья, которые будут рядом, только когда им удобно и удачно сложились обстоятельства.

– Ну да. Но если знать, что это непреднамеренно, а… – Я не заканчиваю предложение. Это слово звучит так технично, так… по-врачебному. Оно не подходит Седрику, и на миг я предаюсь иллюзии о том, будто можно заставить что-то исчезнуть, если не произносить. Пусть с Волан-де-Мортом не сработало, но в моем случае вообще без проблем.

– У тебя когда-нибудь было ощущение, словно то, что ты осознаешь, резко контрастирует с тем, что ты чувствуешь?

Прямо сейчас, думаю я, когда он поднимает глаза и наши взгляды встречаются. Прямо сейчас это ощущение меня почти убивает.

– Итак? Может, хочешь десерт?

СЕДРИК

– Что? – Билли смотрит на меня в легком замешательстве, которое возникает только от абсурдной перемены темы, и я уже не в первый раз за сегодня запинаюсь из-за собственной беспомощности. После ситуации с Крис я поклялся самому себе, что буду рассказывать всем женщинам чистую правду, поскольку нельзя, чтобы однажды все снова пошло не так. То, что я не козел, – не пустые слова; я терпеть не могу быть козлом. Следующая затем плохая фаза давит на это до тех пор, пока у меня не появляется желание умереть от стыда, чего, как назло, не происходит.

Впрочем, обычно все происходит гораздо быстрее, техничнее и в основном ограничивается тем, что я Седрик и отношения – это не для меня. Большинству этого достаточно. Карлина стала последней, кто захотел узнать больше, и разговор с ней тоже дался мне нелегко.

Но еще никогда я так не нервничал, так не боялся сказать какую-нибудь глупость, не был так уверен в том, что все делаю неправильно, как сейчас, когда напротив меня сидит Билли. И вместе с тем это не ощущается чем-то плохим. Грань между тревогой и волнением сегодня вечером чертовски тонка.

– Дело в том, что эта болезнь у меня уже очень давно. Во время хороших фаз я могу о ней говорить, но трудно объяснить, как она влияет на мои отношения.

– Эй, – тихо зовет Билли. – Все в порядке. Ты не обязан это обсуждать.

– Но я хочу, мне это важно. Будет проще, если мы немного прогуляемся. Так что предлагаю сначала съесть десерт, а потом я наконец покажу тебе лучший паб в городе, идет? Придется немного пройтись, а когда мы окажемся на месте, ты все поймешь.

– А это громкое заявление, Седрик Бенедикт. Ты всегда обещаешь так много? – Она наклоняет голову к плечу и изгибает одну бровь, совсем чуть-чуть. Ее взгляд – чистый вызов, и я хочу его принять. Хочу доказать Билли все, во что она не может поверить, здесь и сейчас прижать ее к себе и поцеловать, чтобы у нее не осталось ни одного сомнения во мне.

Сегодня я на это способен. А что будет завтра, не должно иметь для меня значения. Мы с грозами ладим, если я придерживаюсь парочки правил.

– Я выполняю все, что обещаю, – отвечаю я, не сводя глаз с прекрасных губ Билли. И мысленно обещаю нам обоим как минимум один поцелуй этой ночью.

– Не хочу десерт, лучше сразу пойдем. – Она подхватывает свою сумочку. – Я заплачу́.

Почему меня это не удивляет?

– Это не обсуждается.

– Смирись с тем, что это мне решать, – с дружелюбной твердостью парирует она. – Можешь заплатить в следующий раз.

Следующего раза просто не будет. Я подзываю к нам Тома.

– У нас проблема. Моя спутница хотела бы