Свистелки замолкли, лишь иногда вздыхали. Черные стрелки в стеклянных коробках – нельзя было, чтобы эти стрелки показывали на красную отметку, – упали прямо до нижней отметки и теперь показывали в никуда.

Когда машина остановилась впервые, – это сразу же повергло всех в ужас. Все геги – мужчины, женщины, дети, даже те, кто был не на работе, даже те, кто вел партизанскую войну против эльфов, – покинули свои посты и бросились к огромной, ныне безжизненной машине. Были те, кто надеялся, что она заработает снова. Собравшиеся геги терпеливо ждали… все ждали и ждали… Наступила и прошла смена обделений, а машина так и не заработала.

И не работала до сих пор.

Это означало, что геги остались без дела. Хуже того, им казалось, что их вынуждают к безделью, причем без тепла и света. Из-за постоянных яростных бурь Мальстрима, что то и дело проносились над их островом, геги жили под землей. Кикси-винси всегда давала им тепло из своих булькалок и свет от своих сверкламп. Булькалки почти сразу же перестали булькать. Сверклампы еще некоторое время горели после того, как машина остановилась, но теперь их свет угасал. По всему Древлину, мигая, умирал свет.

И повсюду стояла страшная тишина.

Геги жили в мире шумов. Первым звуком, который слышал новорожденный гег, было успокаивающее бум-дзынь-блямканье работающей Кикси-винси. Теперь машина не работала. Она молчала. Геги были в ужасе от этой тишины.

– Она умерла! – этот возглас одновременно вырвался из глоток тысяч гегов по всему Древлину.

– Нет, она не умерла, – заявил Лимбек Болтокрут, мрачно рассматривая одну из частей Кикси-винси сквозь свои новые очки. – Она убита.

– Убита? – трепеща от ужаса, повторила шепотом Джарре. – Кто же мог осмелиться на такое?

Но она знала ответ, еще не задав вопроса.

Лимбек Болтокрут снял очки и тщательно протер их чистым белым носовым платком, – эту привычку он приобрел недавно. Затем он снова надел очки и воззрился на машину при свете факела (сделанного из свернутых в трубку листов одной из его речей). Он осветил машину, поднеся факел к быстро угасающей с шипением сверклампе.

– Эльфы.

– О нет, Лимбек, нет! – воскликнула Джарре. – Этого не может быть! Ведь если Кикси-винси остановится, то она перестанет вырабатывать воду, а ельфам, то есть эльфам, нужна вода! Они ж перемрут без нее! Им нужна эта машина так же, как и нам. Так с чего же им убивать ее?

– Возможно, они запаслись водой, – холодно ответил Лимбек. – Они же все тут держат в руках, ты сама знаешь. Их войска окружили Майнавиры. Я понимаю, чего они добиваются. Они собираются выключить машину, уморить нас голодом, заморозить нас!

Он поднял глаза на Джарре. Она тут же отвела взгляд.

– Джарре! – резко сказал он. – Ты опять?

Джарре покраснела, изо всех сил стараясь смотреть на Лимбека, но ей не нравилось глядеть на него, когда он был в очках. Они были новыми, оригинальной модели и – так он говорил – невероятно обостряли его зрение. Но из-за некоторой особенности стекол его глаза сквозь очки казались маленькими и жесткими.

«Прямо как его сердце», – печально подумала Джарре, изо всех сил стараясь посмотреть Лимбеку в лицо. Ее постигла жалкая неудача. Сдавшись, она сосредоточила взгляд на носовом платке, который ярко-белым пятном виднелся сквозь его темную длинную спутанную бороду.

Факел догорал. Лимбек махнул одному из своих телохранителей. Тот немедленно схватил другую речь, скрутил ее и зажег, прежде чем успела догореть первая.

– Я всегда говорила, что у тебя пламенные речи, – попыталась пошутить Джарре. Лимбек нахмурился.

– Не время для легкомыслия. Мне не нравится твое поведение, Джарре. Мне начинает казаться, что ты падаешь духом, дорогая. У тебя нервы не в порядке…

– Ты прав! – быстро ответила Джарре, обращаясь к носовому платку. Ей было легче разговаривать с платком, чем с его владельцем. – У меня нервы не в порядке. Я боюсь…

– Не выношу трусов, – заметил Лимбек. – Если ты так боишься эльфов, что не можешь больше оставаться на посту партийного секретаря СОПП, то…

– Не эльфов, Лимбек! – Джарре сцепила руки, чтобы только не сорвать с него очки и не растоптать их. – Нас! Я нас боюсь! Я боюсь тебя и… и тебя, – она показала на одного из гегов-телохранителей, который казался весьма польщенным и гордым собой, – и тебя, и тебя! И себя. Я боюсь себя! Чем мы стали, Лимбек? Во что мы превратились?

– Не понимаю, о чем ты, дорогая. – Голос Лимбека был бесстрастным и холодным, как и его новые очки. Он как раз снова снял их и начал протирать.

– Мы привыкли быть миролюбивыми. За всю свою историю геги никогда никого не убивали…

– Мы не геги! – сурово проговорил Лимбек. Джарре пропустила его слова мимо ушей.

– А теперь мы живем ради того, чтобы убивать!

Многие из молодых только об этом и думают! Убивать ельфов…

– Эльфов, дорогая, – поправил ее Лимбек. – Я ведь уже говорил тебе. Ельфы – это рабское слово, которое нам внушили наши так называемые хозяева. И мы не геги, мы гномы! Геги – это унизительное прозвище, которое употреблялось, чтобы мы, дескать, знали свое место!

Он снова надел очки и сердито посмотрел на нее. Свет факела, который держал чрезвычайно низкорослый гном, подсвечивал лицо Лимбека снизу, смещая вверх тень от его очков, что придавало его лицу чрезвычайно зловещее выражение. Джарре против своей воли смотрела на Лимбека, поддавшись его пугающему обаянию.

– Ты что, снова хочешь стать рабыней, Джарре? – спросил ее Лимбек. – Значит, мы должны сдаться и пресмыкаться перед эльфами, унижаться перед ними, лизать их костлявые задницы? Умолять их о прощении и уверять, что теперь мы будем добрыми послушными маленькими гегиками? Ты этого хочешь?

– Нет, конечно, нет, – вздохнула Джарре и смахнула со щеки слезу. – Но ведь мы можем сказать им… Вести с ними переговоры. Мне кажется, что ель… эльфы устали от войны не меньше, чем мы.

– Ты совершенно права, они устали от войны, – удовлетворенно сказал Лимбек. – Они понимают, что им не победить!

– И нам тоже! Нам не под силу ниспровергнуть всю империю Трибус! Мы не можем овладеть небом и долететь до Аристагона, чтобы там вступить в битву!

– Но и они тоже не могут нас победить! Много поколений гномов смогут прожить в этих туннелях, и эльфы не найдут нас!

– Поколения! – воскликнула Джарре. – Разве ты этого хочешь, Лимбек? Войны, что будет тянуться многие поколения? Ты хочешь, чтобы наши дети всю жизнь только и знали, что прятаться, убегать и бояться?

– Но они, по крайней мере, будут свободны, – сказал Лимбек, закрепляя очки за ушами.

– Нет. Они не будут свободны. Пока ты боишься, ты не можешь быть свободен, – тихо ответила Джарре.

Лимбек не ответил. Он молчал.

Эта тишина пугала. Джарре ненавидела тишину. Тишина была полна печали и скорби, она давила, напоминая ей о чем-то где-то бывшем, о ком-то… Об Альфреде. Об Альфреде и усыпальнице. Под статуей Менежора были тайные ходы, где стояли хрустальные гробы с мертвыми телами прекрасных молодых людей. Там тоже стояла тишина, и Джарре боялась ее.