Я опять вернулась окну — со стаканом морковного сока. Попивая его мелкими глотками, стала наблюдать уже за другой соседкой — Антониной Петровной. Вот, идёт из ближайшего магазина. Как всегда, в сумке полбулки хлеба, батон и пакет молока. На бабушке — рыжее, с искрой, пальто. И год назад она точно так же пересекала двор, жмурясь от солнца.

Пятого октября она вернулась с дачного участка. И очень удивилась, что «Белый Дом» стоит сожжённый. Так заработалась на огороде, что ничего не слышала. И до сих пор не понимает, что там такое случилось. Везучая она — мне бы такой дурой быть! И ведь не старая — шестьдесят пять лет всего.

Я боюсь дня годовщины. Мне кажется, что опять произойдёт трагедия. Со мной, с Откой, с кем-то из детей… И зажмуриваюсь, чтобы не видеть тихой солнечной осени. Лишь бы Саша не застал меня с распухшим лицом и красными глазами! Ведь у него, вроде бы, есть ко мне какие-то чувства. Хоть и женился, а всё равно есть — я же не слепая. Жалко его очень. Видно, что одинок и неустроен. Брак с Инессой долговечным не будет — ежу понятно. Ей была нужна только квартира.

Но ничего, потом Саша поймёт, что такое женская любовь — бескорыстная, жертвенная. Да, у меня есть ребёнок от другого мужчины. И что? Теперь мне ни на кого и посмотреть нельзя? Тот, другой, точно не встанет у Саши на пути, не разобьёт семейное счастье. И почему он такой нерешительный, боязливый? А ведь на самом деле — герой. Столько раз ранен был, и вешали его в мафиозной шайке, и голым выбрасывали на мороз. Так неужели, выдержав всё это, Саша побоялся сделать мне предложение? Я ведь не прошу удочерить Отку…

Ё-моё, о чём я? Откуда взяла, что Саша мог бы так поступить? Да, он всегда говорил со мной ласково, нежно. Подолгу молчал, тяжело вздыхал. А мне казалось, что до заветных слов остаются какие-то секунды. Тогда Саше не пришлось бы удирать из дома в командировки. Я ведь верная, преданная — как собака. И Саша это прекрасно знает.

Я знаю, что Андрей услал сюда Сашу по просьбе Инессы. Зря она так, зря… Я понимаю, что со своей нынешней женой Саша познакомился давно. Я же свалилась, как ком с горы. Но не во времени дело, а в людях. Наверное, меня ревность и зависть мучает; поэтому и думаю об Инессе плохо. Но ведь она была без жилья, а у Саши — отличная квартира в центре Петербурга.

Когда не любишь, а замуж идёшь, значит, преследуешь иные цели. За квадратные метры убивают сейчас, так отчего штамп в паспорт не тиснуть? Потом она подаст на развод, и половину площади — себе. Но ничего, я Сашу в Москву пропишу, если он захочет. Перебесится, глупенький, и оценит меня.

Эх, нельзя мне пить, а то бы приложилась к бутылке. Я бросилась на незастеленную кровать. Под бок попала пачка памперсов. Я никак не могла поднять руку, чтобы вытащить их из-под себя. Передо мной всплыло Сашино лицо — встревоженное, бледное. Он переживал, когда рожала, что прямо не находил себе места. Ходил взад-вперёд по приёмной, кусал губы — будто ребёнок был от него. Оказывается, мы с Ариной так кричали и ревели, что Саша подумал о самом плохом и едва не вызвал «скорую помощь».

Ну вот, опять под душ не успела! Щёлкнули замки на двери. Вроде бы, послышался Сашин голос. Сколько они гуляли? Два часа! А я и не заметила. Всё, застёгиваю халат, несколько раз провожу массажной щёткой по волосам, пудрю нос — и бегу встречать свою семью.

Дорогие мои, любимые! Как мне было без вас больно и страшно! Одиночество кончилось, и завтра мы пойдём гулять вместе. Я не рискну больше оставаться одна дома и прекращу попытки заглянуть в собственную душу. Слишком темно там и страшно…

12 сентября. Ну вот, всё и кончилось! Понедельник выдался тяжёлым, как и положено. Мы дежурили у магазина «Мишель», который помещался в нужном нам доме. Там бандиты устроили явку. А детская коляска тем хороша, что в ней можно спокойно установить скрытую камеру. Кому придёт в голову, что из кучи погремушек и пелёнок за ним наблюдают?

Я работала портативной камерой «Polaroid Vision» для мгновенной фотосъёмки. Ребята так разместили её в коляске, что всё выглядит естественно. Наклоняясь к ребёнку, можно снять нужных людей в разных ракурсах. А со стороны кажется, что я меняю памперс или ищу потерянную дочкой пустышку. Потом ребята из московского филиала нашего агентства всё распечатывают, связываются с милицейскими оперативниками.

Но это уже не моё дело. Я только слежу за теми, кто появляется на Дружинниковской улице, и фиксирую их на камеру. Сегодня в скверике, где почти год назад свистели пули, было замечательно. Играли дети, сплетничали старухи. В траве запутались солнечные зайчики. И стоял Дом — белый-белый, за решёткой — как памятник самому себе.

Этот «Полароид» будто бы специально для шпионов делали. Не знаю, где Андрей нашёл такое чудо. Появление новой фотографии не прерывает процесса съёмки. Фотки накапливаются в отсеке с прозрачной крышкой. Доставать их оттуда не нужно. Фокус и выдержка устанавливаются автоматически, а вспышки не видно вовсе. И всё это прячется в итальянской пёстрой коляске, украшенной огромными бантами и глубокими складками.

Одно время нас явно проверяли. Подсылали каких-то малышей. Те просили показать ребёночка. Видимо, хотели убедиться, что в коляске — не кукла. Соседи рассказали, что за нами во двор приходили чужие люди. Они интересовались, действительно ли мы тут живём. Но это было в августе, когда всё начиналось. Потом нас оставили в покое.

Мы с Сашей отправились в парк имени Павлика Морозова. Было два часа дня. Отка спала — жёлтенькая, как цыплёнок. Я надела ей кофточку с зашитыми рукавами — чтобы не лезла пальчиками в глаза. И такой же колпачок — а то простудится. Ведь сейчас уже осень, и лужи не сохнут. Потом, проснувшись, ребёнок принялся сосать пустышку-ромашку и махать ручками, пытаясь достать до висящих игрушек.

Я. конечно, сделала невероятную глупость. Вместо джинсов, кроссовок и кожаной куртки надела туфли «декольте» на шпильке, расклёшенную юбку в клетку и белую блузку с кружевным воротником. И поверх всего этого — тёмно-бирюзовый плащ и канадского жатого микрофазера. Иначе и не могла поступить. Будь рядом со мной кто угодно, даже Озирский, оделась бы не так. А рядом с любимым человеком надо быть нарядной и элегантной.

Саша, например, при мне в варёнках и кроссовках не ходит. Он всегда в «классике» — белая сорочка, однотонный галстук, костюм цвета «мокрый асфальт». И отличный пепельный макинтош, на котором каждая складочка продумана. Может, мне просто кажется, что Саша невероятно красив и аккуратен. Но я его люблю. И как несправедливо, как обидно получается, что его женой стала другая!

И недавно стала, кстати. А ведь Саша мог бы, мог обратиться ко мне, объясниться! Но не буду его винить. Кто знает, какие там обстоятельства? Я и так слишком много на себя беру. Верно сказал козёл Диомидовский — «я дочка шофёра и буфетчицы». И Саше не пара — ни с какой стороны. Да ещё с таким обременением — сестра, братья, внебрачный ребёнок!

Но всё равно — сердцу не прикажешь. Ведь никто в жизни ещё не подавал мне плащ. Не открывал дверей, не называл «Ксюшенька, милая». Даже неполное имя для дочери придумал Саша. Маму-то Риной все называли. От этих всех ласк мне в сердце впивается тонкая иголка, хочется рыдать.