— Ксюша, ты Андрея не видишь? — тем временем спрашивал Саша. — Он ведь обещал немедленно подъехать. Прежде чем меня увезут, хочу ему пару слов сказать…

Рядом спорили два собровца. Один уверял, что задержание прошло чисто. Другой — что не очень. Всё-таки три выстрела допустили, и две пули нашли цель. Ладно, младенец в коляске не пострадал. Но и у Саши, мол, ничего страшного нет — ведь артерию не задело. Ага, журналисты на микроавтобусе приехали, начали разворачивать свои причиндалы. Наверное, вечером в новостях всё покажут. Да тут ещё Отка надрывается. Картинка для съёмки классная.

Приковыляли старухи от метро «Краснопресненская». Они там астрами торгуют. Продавцы свою картошку бросили — и тоже к нам. Кто угодно тут болтается, только Озирского нет. А ведь мы именно его и ждём…

— Сашок, опять получил своё?

Вот и шеф пожаловал. Его голос ни с чьим не спутаешь.

— Что же делать, Андрей? — печально ответил Саша. — Но в остальном всё в порядке. Ксюша была молодцом.

Я почувствовала, как припекает солнце. Кровь бросилась мне в лицо. Фельдшеру тоже было жарко. Он немолодой уже, а тут пришлось в наклонку минут пятнадцать простоять, бинтуя Сашину ногу. Уже и «скорая» приехала. Зеваки расступились, пропустили её. Оттуда выскочили врач с медсестрой, открыли свой чемоданчик.

— Серьёзное ранение у него или нет? — спросил Озирский фельдшера.

— Да нет, кость цела. Пуля прошла навылет. Надо только швы наложить. И проследить, чтобы заражения не было. На перевязки ходить придётся. Сейчас в «Склиф» его отвезут, чтобы всё как следует проверить.

Озирский, оттопырив губу, смотрел то на Сашу, то на меня, но ничего больше не говорил. Мне даже обидно стало. Мы тут старались, ходили, фотографировали, группу вызывали — и ни словечка благодарности. Скорее всего, что Саша его раздражает своей невезучестью. Наверное, это мужской подход к делу. А я, по-женски, всё это вижу иначе.

Шеф закурил, распахнул свою старую кожанку. И джинсы у него почти драные. Понятно — на операцию нарядно не одеваются. В случае чего, тряпки не жалко будет выбросить. А вот Саша и дорого костюма не пожалел. Я, вроде, тоже плащ и юбку измазала. Но ничего, отстираю.

— Сашок, ты прямо намагниченный какой-то. Не только бабы, по и пули к тебе липнут.

В это время медики потащили Сашу к машине. Прыгая на одной ноге, он обернулся и ободряюще мне кивнул. Собровский фельдшер закурил, сняв резиновые перчатки и сунув их в карман.

— Крови много потерял? Переливание не требуется?

Да, конечно, Саша испортил Андрею весь праздник.

— А то у меня парень есть. Четвёртая группа у него, и резус отрицательный.

— Обойдётся. — Фельдшер махнул рукой с сигаретой. — Пару швов наложат, и хватит. Скоро опять бегать будет.

— Тогда спасибо вам — от всех нас!

Озирский никак не мог понять, что его так раздражает. Потом обернулся и увидел в кустах Откину коляску. Мой младенец орал так, что слышно было, наверное, на набережной Москвы-реки. Теперь от Андрея уже ничего не зависит. Как поступят с захваченными бандитами — посадят ли, отпустят под залог — не его проблема. Сашу увезли в «Склиф» — и его долой с возу. Такие ранения Андрей ссадинами считает. А всё-таки червячок его изнутри подсасывает. На эту банду ему уже наплевать. Значит, появилось другое дело.

Ладно, захочет — сам расскажет. А если нет — и приставать нечего. У нас с тайнами строго. Шеф закладывает в своих сотрудников информацию, как в компьютеры. А потом требует такой же чёткой, бесперебойной работы.

— Оксана, ребёнка успокой! Забыла про него, что ли! — раздражённо сказал Андрей.

— Сейчас, минутку! — И я побежала к коляске.

Там уже собрались тётки и бабки, пытаясь унять мою принцессу. Но та орала всё громче — боялась незнакомых людей.

Но почему Андрей такой злой сегодня? О чём думает? Что вспоминает? О том, как год назад этот тротуар не от дождя намок, а от крови? Здесь нет целых деревьев — в каждое впились пули. Раны ещё не успели нацело затянуться корой. Чем ближе четвёртое октября, тем мрачнее становится Озирский — тогдашний мой командир и спаситель.

Я привезла коляску поближе, и Отка стихла. Стояла и вспоминала Сашу — как он только что обернулся. Особенно поразили его глаза — лихорадочно блестящий левый и стеклянный, правый. Волосы его растрепались, кудряшки прилипли ко лбу. Шёлковый французский галстук съехал набок. Я, конечно, тоже выглядела не лучше. Только испортила хорошие вещи. Могла бы и в старье нарядиться, как положено.

Сколько ещё человека мучить? У него и так уже в черепе пластинка, одного глаза нет, зубы наполовину вставные. И сам он весь в шрамах — я подглядела в щёлку двери ванной. А теперь поехал в «Склиф» вместе с бандитом, которому при задержании ушибли голову об асфальт. Тому-то конвоир положен, а Саша так поедет, один. Если бы не Отка, я сейчас тоже забралась бы в «Форд» с красными крестами.

Помнится, у этого парня, «быка» бандитского, был в руках автомат «Люгер». Из-за него, наверное, и схлопотал по башке. А украшения серебряные — значит, ранг низкий. Те, что поважнее, уже в золоте ходят. Зараза, как грудь болит, и под мышку стреляет! Надо Отку срочно везти домой и кормить. Сама забудешь, так организм напомнит.

— Андрей, ты теперь Сашу в Питер отправишь? — неожиданно для себя самой спросила я.

— Пусть здесь побудет, пока нога заживёт, — милостиво согласился шеф. Похоже, он меня понял. — Вижу, ты не очень хочешь с ним расставаться…

Я не успела ответить, потому что бабка с астрами в руках дёрнула меня сзади за плащ.

— Дамочка, это ваша коляска? Смотрите, пацан ребёнка оттуда вытащил!..

Я обернулась к коляске и увидела, как Божок достаёт оттуда Октябрину. А на меня смотрит зло, исподлобья. Откуда-то появился и Ромка Брагин — в ночном камуфляже. Глаза у него почти совсем бесцветные, и зрачки в них — как гвозди. Вот с этим амбалом никогда ничего не случится. Он будто бы заговорённый. Наёмник, киллер, душегуб настоящий — и хоть бы хны! Когда он только поймёт, что со мной всё глухо? Пусть хоть замочит, но никогда под него не лягу.

Да что с Озирским-то случилось? Он никогда так на меня не смотрел. Наверное, осуждает за нежности с Сашей, за мой последний вопрос. Они с Брагиным ещё как гуляют, а Саше нельзя! Он для них непонятен, непостижим. Серость всегда агрессивна по отношению к уму и душевной тонкости.

Брагин ведь собирался ехать к себе в Смоленск, создавать там филиал агентства. Я уж обрадовалась, честно говоря. Так нет, вернулся и опять начнёт приставать. Теперь уже и в Москве проходу не даст. Смотрит, как зверь — даже кровь в жилах стынет. Но уж, наверное, Озирский его ко мне в квартиру не поселит. И хоть там, но мы с Сашей будем вместе.

Озирский и Брагин принимали поздравления. Кажется, прибыло какое-то милицейское начальство. Сейчас все пенки снимут, а бедный Саша опять ничего не получит, кроме больничной койки. Не умеет человек хватать других зубами за горло, и в том его трагедия.