Я задумалась о том, что очень уж у Ильи все гладко на словах, но как бы он объяснил все это французское шампанское и лангустинов? Объедки с других банкетов принесли?

Кстати, Соболева нигде видно не было.

Наташка тоже оглядывалась в его поисках, но — увы.

Я пока села на свободное место, положила себе на тарелку разных тарталеток и не успела задуматься о том, чего бы выпить, как устроившийся неподалеку Протасов приподнялся и галантно, хотя и покряхтывая, наполнил мой бокал шампанским.

— Спасибо, — я вяло улыбнулась.

— Давай еще разок за встречу! — предложил он, пытаясь дотянуться своим коньячным бокалом.

— Да неделю назад уже за это выпили раз десять, — проворчала я, все-таки чокаясь и отпивая. Пузырьки в искрящейся жидкости взвихрились рождественскими огоньками.

Почему шампанское веселое, а я нет?

Потому что у меня внезапно морально-этическая проблема на пустом месте.

— Эх, Рита-Рита, Маргарита, Маргаритка… — Протасов развалился на диванчике, не обращая никакого внимания на то, что пузо переваливается через ремень брюк и посмотрел на меня масляным взглядом. — Почему я, почему я не ковбой? А, Маргаритка? Не хочешь на брудершафт?

— Тебя что, заморозили в девяностом и только сейчас выпустили? — скривилась я. — Тоже мне, Капитан Америка!

— Ну что ты такая колючая, Ритка? Тебе же уже не тринадцать, хорош юношеский максимализм гнать.

Он пересел на мой диванчик и тут же занял две трети от него. Ну блин. Если это то, о чем говорил Ангел — оценили и повлюблялись, то я, пожалуй, обойдусь, спасибочки.

— Ну что, отбила у тебя Наташка твоего Соболева? — вдруг взял он быка за рога.

— Что значит — моего? — почти спокойно спросила я, и с почти невозмутимым видом откусила от тарталетки. Когда мы с Соболевым туда-сюда шлялись, он с Рикитой дурью маялся, заметить искры между нами не мог.

— Ты же по нему сохла в старших классах, все знали! — ухмыльнулся он.

Я быстро отпила шампанского, чтобы проглотить внезапно застрявший в горле кусок тарталетки. Почему их всегда делают такими сухими?

— Что значит — все? — спросила осипшим голосом и сделала еще глоток. Соболев тоже знал?

— Не волнуйся, все, кроме него, — заржал догадавшийся о моих мыслях Протасов. — Он же блаженный, такую ерунду не замечал. Зато как мы прикалывались над тобой на той тусовке у Дашки! У тебя такой забавный вид был, когда он свинтил.

И он заржал как конь, прикладываясь к своему коньяку.

— Приходи на встречу выпускников, говорили они, все давно повзрослели, говорили они, все изменилось, говорили они… — мрачно пробормотала я, гипнотизируя взглядом тарталетку с икрой. — Спасибо, что напомнил, почему я пятнадцать лет с вами не виделась.

— А помнишь, как у тебя ботинки сперли из раздевалки, как раз когда Илюха с Морозовым дежурили? Это мы были! — довольный собой Протасов продолжил вечер позорных воспоминаний.

— О, господи… — я уже и тарталетку отложила. — Но зачем?!

История для меня была чудовищной. Мы как раз изучали «Евгения Онегина» и мне пришла в голову гениальная идея написать Соболеву письмо с признанием в любви. У Татьяны вышло не очень, но вдруг мне больше повезет?

Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Я как раз наматывала вокруг Ильи все сильнее сужающиеся круги, решаясь и не решаясь, и мысленно на уроках и в свободное время полируя свое главное послание.

И тут у меня украли эти чертовы ботинки. Мы жили бедно, я понимаю, почему мама не могла просто махнуть рукой на них и купить новые, а потребовала, чтобы я пожаловалась нашей классной.

Как я ни вертелась, как ни пыталась ее отговорить — тщетно.

В итоге дежурным, среди которых был и Соболев, велели компенсировать мне стоимость этих чертовых ботинок, хотя я готова была в резиновых сапогах ходить, лишь бы не переживать тот момент, когда парни подходили ко мне и совали в руки свернутые купюры.

У Соболева были сухие и холодные пальцы. Вот что я запомнила. И в глаза он мне не смотрел, хотя это был единственный раз, когда я подняла на него взгляд в какой-то глупой надежде, что он прочитает в нем, насколько мне ужасно стыдно все это делать.

— Интересно было посмотреть, как ты будешь с ним ругаться! — Протасов причмокнул губами и потянулся к своей тарелке, оставленной на соседнем месте.

— Идиоты… — прошипела я, выскакивая из-за стола.

Никто не заметил нашей сцены.

Коваль уже вернулся — почему-то один. Не стал садиться, налил себе вина и стоял с видом победителя. Третьим будешь, чувак. Хотя может уже и не третьим.

За столом кипели обычные для таких сборищ разговоры и перебранки.

Першин допытывался у Морозова:

— Ну что тебе в том Израиле — реки молоком и медом текут?

— У меня там работа! — отбивался тот.

— Ты же наш, русский! Возвращайся и мы тебе тут работу найдем! — щедро предлагал Першин.

Судя по Васиному лицу, этот диалог прокручивался раз в десятый. Но Першин всегда был такой… доставучий. Просто с возрастом это из прикольной особенности превратилось в крайне неприятную привычку.

Синаева тоже не отставала. Спрашивала у Денисова:

— Почему ты с нами пьешь, ты же священник?

— Православным батюшкам пить не грешно, поста нет. Ты путаешь с мусульманами.

— Ничего я не путаю! Я в церковь хожу каждое воскресенье! Если б я узнала, что наш батюшка такой же как ты — пьет и изменяет жене, я бы ушла в другой приход!

— Все мы грешны… — пытался отмазаться он, но на мой вкус слабовато.

— Ты должен показывать пример! Если бы я пришла к тебе и сказала, что на встрече выпускников переспала… — она оглянулась по сторонам и ткнула в сторону двери. — Да вот хотя бы с Соболевым! Что бы ты мне сказал?!

Его ответ меня уже интересовал мало. Да, Соболев наконец объявился. И вслед за ним в двери впорхнула Рикита.

Я напряглась.

Она тут же поймала его локоть, повисла на нем и прижалась всем телом, что-то жарко говоря практически ему в губы. Длинный белый хвост покачивался как маятник, а я испытывала нехорошее и несправедливое чувство по отношению ко всем блондинкам в мире, ко всем загорелым девушкам, вставившим сиськи, накачавшим губы, ко всем Таням и всем эмигранткам, живущим в Германии. Разом.

Она решила никого не пропустить?

Но Соболев покачал головой и аккуратно ее отстранил.

Что-то сказал на ухо.

Рикита пожала плечами и обвела глазами зал.

Ее взгляд остановился на Морозове. Я буквально услышала, как щелчком перенастраивается система прицеливания. На губах появилась улыбка — и походкой от бедра она направилась спасать Васю от Першина. Уверена, он предпочтет поскорее ей сдаться.