– Возможно, капитан, но я прежде всего верноподданный его величества и везде, где бы ни оказался в компании одного из его офицеров, считаю своим долгом не отдавать приказы, а получать их от него.

– Однако, капитан…

– Простите меня за мое упорство, но дело намного серьезней, чем вы, верно, полагаете. С вашего позволения, мы пойдем эскадрой. До Санто-Доминго я всего лишь ваш подчиненный, и ничто не заставит меня поступить иначе, к тому же того требуют условия нашей общей безопасности.

– О-о, по-моему, это уже чересчур, капитан! – рассмеялся господин де Лартиг. – В своей галантности вы доходите до крайности.

– Вовсе нет, капитан. Я имею честь сообщить вам, что в здешних водах полно неприятельских крейсеров, а мы сейчас находимся аккурат в этих водах. Ежели нас атакуют, что в конце концов не исключено, хотя от этих презренных гавачо больше шума, нежели толка, у нас должен быть один командир, чтобы мы действовали заодно. Единое командование утроит наши силы, и мы запросто одолеем врагов, сколько бы их ни было. А ежели будем сами по себе, пиши пропало.

– Вы правы, как всегда, дорогой капитан. Более здраво наше положение, пожалуй, трудно оценить. Что ж, уступаю вашему желанию. Пойдем эскадрой, – прибавил он с усмешкой, – и несладко придется тому, кто дерзнет оказаться у нас на пути.

– Согласен, – благодушно заметил Дрейф.

– Ладно, еще по бокалу доброго анжуйского, и за дело!

– Превосходно, капитан, – сказал буканьер, осушая свой бокал. – Ваше здоровье!

– И ваше, капитан!

Когда они уже было встали, опрокинув каждый, как говорится, свой бокал на ноготь, дверь в каюту отворилась – на пороге стоял офицер со шляпой в руке.

– Что вам угодно, господин де Помре? – спросил командир «Непоколебимого».

– Командир, на самом большом корабле уже несколько минут подают какие-то сигналы, но мы не можем их распознать, – почтительно отдав честь, доложил офицер.

– Что ж, – заметил Дрейф, – неудивительно, ведь у нас другая сигнальная система, совсем не то, что у вас. Сигналят, как видно, мне. С вашего позволения, капитан, думаю, было бы неплохо пойти и взглянуть, что там такое.

Офицер и капитан с буканьером вышли из каюты и поднялись на ют.

Наступил день; три судна лежали в дрейфе на расстоянии пистолетного выстрела друг от друга, грациозно покачиваясь на легкой волне.

Как и докладывал своему командиру господин де Помре, «Сантьяго» беспрерывно подавал странные сигналы флагами.

Дрейф какое-то время присматривался к ним, потом повернулся к Лартигу: брови у него были нахмурены, лицо – серьезно.

– Я вынужден немедленно вернуться на свой корабль, господин капитан, – сказал он. – Там что-то происходит, а вернее, как я догадываюсь, уже произошло. Я и сам не разберу эти сигналы, уж больно они невнятны, но на борту «Сантьяго» явно творится неладное. Могу я рассчитывать на вашу помощь, ежели случилось то, о чем я подозреваю?

– Конечно, дорогой капитан, вы можете на меня рассчитывать. Так не пора ли заняться перегрузкой пленных?

– Не вижу тому никаких препятствий, капитан, и чем скорее, тем лучше.

– Прекрасно, сейчас прикажу спускать шлюпки.

Дрейф взял золотой свисток, висевший у него на шее, и дважды свистнул на свой лад.

Перед ним тут же предстали буканьеры, которых моряки «Непоколебимого» потчевали самым радушным образом.

– Готовы? – спросил Дрейф.

– Да, командир, – в один голос отвечали те.

– Тогда швартуйте пирогу и грузитесь по двое!

Флибустьеры отдали командиру честь и тут же бросились исполнять приказ.

– До скорого, капитан! – сказал Дрейф, увидев, что на пироге готовы принять его на борт.

– До скорого, дорогой капитан! – отвечал командир «Непоколебимого», горячо пожимая ему руку.

Дрейф распрощался с офицерами, миновал двойной ряд солдат, выстроившихся, словно на параде, и через какое-то время уже был на пироге в своей каюте.

Попрощавшись напоследок с господином де Лартигом и его штабными, собравшимися его проводить, он обратился к своим матросам.

– Весла на воду! – крикнул он. – Дружнее навались, молодцы!

Легкое суденышко отвалило от борта корабля и полетело, рассекая гребни волн, точно птица.

Через пять минут оно подошло к «Сантьяго».

Между тем на «Непоколебимом» по приказу командира спешили спустить шлюпки на воду и все подготовить к перевозке пленных испанцев.

Чтобы объяснить читателю суть серьезных событий, только что произошедших на борту корабля «Сантьяго» и вынудивших его командира, оставленного за старшего вместо капитана Дрейфа, то и дело передавать сигналы, впрочем маловразумительные и ввергшие в недоумение офицеров «Непоколебимого», нам придется перенестись месяца на полтора назад в Дьеп, откуда через несколько часов должно было сняться на Большую землю судно Компании.

Это судно, водоизмещением девятьсот тонн, называлось «Петух» и было вооружено дюжиной пушек, а экипаж его состоял из семидесяти человек. Как было сказано выше, оно принадлежало Вест-Индской компании и направлялось в Пор-де-Пэ с различными продовольственными грузами для колонии и девятью десятками так называемых вольнонаемных – мужчин и женщин.

Впрочем, хорошо известно, как жестоко Вест-Индская компания обходилась с этими беднягами.

Их вербовали чуть ли не на каждом углу, а в случае необходимости даже похищали.

Муж, желавший избавиться от жены, или жена от мужа, отец от сына, сын от отца, должник от кредитора, – любой мог договориться с вербовщиками Компании; ему выплачивалась внушительная сумма. Человека же, от которого хотели избавиться, хватали, причем вполне по закону, где бы тот ни находился, – на улице средь бела дня и при всем честном народе, и никто даже не пытался за него заступиться: до того велик был страх перед мордоворотами-вербовщиками, сущими разбойниками с большой дороги, ощущавшими, однако, полную свою безнаказанность.

Других собирали по притонам, захудалым игорным домам да прочим злачным местам.

Горемычных бедолаг опаивали, суля золотые горы и алмазные россыпи. Но как только те высаживались на Санто-Доминго после долгого морского перехода, во время которого их держали, точно зверей, в трюмах, обрекая на нечеловеческие муки, их продавали в рабство сроком от трех до пяти лет богатым островитянам и буканьерам, обращавшимся с ними как со скотиной: несчастных безжалостно избивали, калечили и даже убивали. И те, невзирая ни на что, не могли никому пожаловаться на свою горькую участь – просто потому, что жалоб от них не принимали, зато их поднимали на смех, и они были вынуждены безропотно и дальше гнуть спину, влача рабское существование.