– Эти двое тоже были из нашего отеля? – взволнованно спросила я.

– Именно, – подтвердил Барабаш. – Эти чудаки сами не знают, чего хотят, я вас уверяю!

– Простите, это были двое мужчин среднего возраста, такие седоватые, в хороших костюмах? – продолжала спрашивать я.

Барабаш полуобернулся и подмигнул мне.

– Пани так хорошо их описала, что я узнал бы их даже ночью! – заявил он. – Совершенно верно, эти двое именно так и выглядели. Пани имеет к ним интерес?

– От вас ничего не скроешь, – сказала я шутливо. – Эти двое о чем-нибудь говорили?

– Вот уж нет! – живо воскликнул Барабаш. – Молчали, извиняюсь, как рыбы! Не хочу показаться самоуверенным, но, по моим наблюдениям, у тех, кто молчит, всегда есть что скрывать!

– Неужели совсем ничего? – разочарованно спросила я.

Водитель опять покосился на меня и вежливо сказал:

– Но пани ведь не будет в претензии, что я не упомянул о каких-то пустяках? Например, один из них, конечно же, сказал: «Отель «Карпаты». Может быть, он еще сказал: «Сдачи не надо», когда расплачивался. Но это все. А второй вообще молчал, точно в рот воды набрал… Но я не думаю, что эти двое сменили адрес – у них не было никаких вещей, пани. Скорее, они поехали к кому-то в гости.

– А вообще в городе бывает много приезжих? – спросила я.

Барабаш засмеялся.

– Иногда мне кажется, что тут одни приезжие! – признался он. – Я сам сюда приехал с Очакова лет пятнадцать назад. А здешний начальник полиции? Семен Карпенко, знаете? У-у, зверюга! Работал в Московском уголовном розыске – кто бы мог подумать?! Вы мне не поверите, но пани Шленская – тоже не местная.

– Что вы говорите! – удивилась я.

– Вот именно! – важно сказал Барабаш. – Не знаю, как ей досталась эта гостиница – по наследству или за большие деньги. Но, говорят, сюда она приехала не от хорошей жизни. В Ужгороде много лет назад у нее была трагическая любовь.

– В чем же заключалась трагедия? – поинтересовалась я.

Таксист пожал плечами, сказал с сожалением:

– А вот этого никто, представьте, не знает. Пани Шленская умеет хранить тайны. Подозреваю, не только сердечные. Те, кто у нее работает, это ценят. В наше время очень важно, когда кто-то умеет хранить тайны, не так ли? Слишком много охотников сунуть свой нос в ваши дела – надеюсь, вы меня понимаете? Все эти комиссии, инспекции, полиции… Скоро под каждой кроватью будет сидеть полицейский, помяните мое слово!

Мне показалось, что наш экипаж намеренно двигался к цели самым извилистым маршрутом – мы торжественно объезжали все переулки и парки города, притормаживая возле особенно удачных в архитектурном отношении строений, и даже дважды объехали кругом центральную площадь. Я поинтересовалась, кому поставлен памятник. При свете дня женская фигура, высеченная из белого камня, казалась особенно беззащитной и трогательной.

– Это еще одна трагедия, – охотно ответил Барабаш. – Никто уже в точности не помнит, потому что памятник стоит здесь с 1910 года. Свидетелей, сами понимаете, практически не осталось – все-таки здесь хорошо поработали и НКВД, и гестапо, и партизаны, и регулярные части. Эсэсовцы тоже здесь побывали. А статуя, говорят, поставлена одним крупным промышленником в память о своей горячо любимой жене. Кто-то ее убил, кажется. То ли незадачливый охотник, то ли любовник, то ли сам муж. Но он так по ней убивался, что раскошелился на произведение искусства. Вот и вся история.

– Печальная история, – заметила я. – Но действительность, я слышала, еще печальнее? В городе действует маньяк – это правда?

– Хотел бы я, чтобы это было неправдой, – сказал Барабаш. – Но наша Белка четырежды за последние два месяца одевалась в траур. Полиция с ног сбилась. Однако этот гад работает чисто. Никаких следов. Нарочно выбирает дни, когда дождь и туман. Душит женщин электрошнуром – знаете, такой, в матерчатой оплетке, от утюга. Это установила экспертиза. Выбирает молодых и красивых, подонок. Из-за него сейчас ни одна девушка не выходит вечером из дома. Особенно в дождливую погоду. Но, сами понимаете, бывают ситуации, когда всего не предусмотришь. Поэтому все мирные обыватели испытывают дискомфорт. Моя супруга тоже не выходит из дома после захода солнца, хотя, признаюсь вам по секрету, у нее девяносто килограммов живого весу и даже довольно приличные усы над губой. Хотя было время, – вздохнул он, – когда моя Полина считалась первой красавицей в Очакове, клянусь честью!

– А вот, например, пани Шленская не побоялась вчера ночью отправиться на прогулку, – пустила я пробный шар. – Сама была свидетелем. Я не могла заснуть и видела, как она уехала куда-то на машине.

– В самом деле? – Барабаш недоверчиво покрутил головой. – Признаться, это для меня неожиданность. Пани Шленская вообще-то не склонна к ночным прогулкам. Ее дом – ее крепость. И в амурных делах она до сих пор не была замечена. Может быть, возраст… Но кто знает? Ведь как поют в опере – любви все возрасты покорны…

Все-таки этот человек был неравнодушен к оперному искусству. Но еще больше к информации, которую в обиходе называют попросту слухами. Этим нужно пользоваться, пока есть возможность.

– А вам часто приходится подвозить постояльцев к пани Шленской? – спросила я. – Например, вы не в курсе, когда кто из них приехал? Я имею в виду нынешних.

– Вы опять про тех двоих? – предположил Барабаш. – Об этих ничего не могу сказать. Я не единственный таксист в городе. А вот пана Приймака лично подвозил с вокзала. Позавчера вечером. Между прочим, человек из самого Киева, а наслышан, где тут у нас уютнее всего. Сам попросил отвезти его к пани Шленской.

– Приймак? Это который? Пока я знакома только с профессором Куницким из Бонна. Во всяком случае, этот человек именно так отрекомендовался. Возможно, хотел произвести на меня впечатление.

– Пани так удачно сложена, что любой мужчина постарается произвести на нее впечатление, даже если ему этого и не очень хочется, – сделал мне комплимент Барабаш. – Я знаю, о ком вы говорите. Этот человек живет здесь уже вторую неделю, и, возможно, он действительно профессор. Правда, биться об заклад по этому поводу я бы, пожалуй, не стал. Хотя паспорт у этого чудака на самом деле германский. – И он добавил, как бы удивляясь: – И есть же счастливцы, которые носят в кармане германский паспорт, как я – пачку сигарет!

– Какая у кого судьба, – заметила я. – Совсем недавно мы все носили один и тот же паспорт и даже не думали, что возможно что-то поменять.

– Ваша правда! – с жаром подхватил Барабаш. – Будь моя воля, я бы и дальше оставил все как было. Но меня почему-то не спросили. – Он хохотнул и добавил: – А Приймак – такой здоровый, крепкий, вот с таким шнобелем! Вы наверняка обратили на него внимание. И знаете, что я вам скажу? – с загадочным видом спросил он.

– И что же?

– Этот Приймак тут неспроста! Больше, чем он, вопросов мне задавали только вы! Он тоже хотел знать, как тут у нас да чего. А про отель пани Шленской знал заранее – как это прикажете понимать? Вот вы, например! Если вы первый раз в Белке – так вы ничего и не знаете про отель пани Шленской. Почему этот человек должен о нем знать? Это неспроста!