В уединенной местности, в середине пальмовой заросли, я однажды увидел могилу вождя. Она помещалась на невысокой каменной кладке и была видна издали. Легкая крыша из побеленных пальмовых листьев служила естественным навесом. Могила располагалась на помосте, лежащем на четырех бамбуковых колоннах, немного выше человеческого роста. Площадка в несколько ярдов окружала помост и была огорожена четырьмя стволами кокосовой пальмы, покоившимися на расположенных по углам больших камнях. Место было священное. Знак ненарушимого табу в виде таинственной повязки из белой таппы был подвешен к верхушке шеста. Тишина, спокойствие и одиночество были прекрасны и трогательны.

С какой бы стороны вы ни приблизились к этому месту, отовсюду был виден мертвый вождь, сидящий в каноэ, приподнятом на несколько дюймов над каменной кладкой. Каноэ имело около семи футов в длину; оно было сделано из хорошего темного дерева, красиво изогнуто и украшено инкрустациями из блестящих раковин. Фигура воина была задрапирована в тяжелый плащ из коричневой таппы, голова – искусно выточена из дерева. На голове красовался великолепный убор из перьев. Легкий ветерок ни на мгновение не оставлял их в покое. Перья трепетали надо лбом вождя. Длинные листья пальмы свешивались с краев крыши, и сквозь них было видно весло, которое воин держал в руках; он нагнулся вперед, наклонил голову и греб, точно спеша окончить свое путешествие. Лицом к лицу с воином на носу каноэ находился полированный человеческий череп…

Кори-Кори объяснил, что вождь плывет в царство блаженства, где хлебные деревья роняют на землю свои спелые плоды и где множество кокосов и бананов, красивых перьев, кабаньих клыков и китового уса. Там умершие отдыхают на тонких циновках и купаются в реках из кокосового масла.

– Так ты хочешь идти за воином, Кори-Кори? – спросил я.

– Нет! – Кори-Кори было хорошо и здесь, в долине.

Каждый раз, когда я оказывался невдалеке от могилы вождя, я сворачивал с дороги, чтобы посмотреть на нее. Место это почему-то имело для меня особую прелесть. Я любил смотреть на эту могилу и почти верил, что туземный воин поднимается к небу. И каждый раз, уходя, я желал ему удачи и приятного путешествия.

Глава 23

У жителей долины было одно излюбленное занятие – рыбная ловля. Четыре раза за время моего пребывания в долине молодежь в полнолуние отправлялась на ловлю. Островитяне редко применяют крючок и леску и почти всегда пользуются большими сетями, сплетенными из скрученных волокон древесной коры. Так как рыболовы обычно пропадали на двое суток, я полагал, что они отправлялись в открытое море.

Во время их отсутствия все население говорило только о рыбе. Ко времени их ожидаемого возвращения пускался в ход голосовой телеграф, люди с восторгом кричали о предвкушаемом угощении. Как только возвещалось приближение рыболовов, все кидались к берегу. Рыбу приносили в священную рощу в громадных свертках из листьев, привешенных к палкам, каждую из которых несли на плечах двое островитян. Свертки раскладывали в ряд и разворачивали. Рыба была очень мелкая и различных цветов. Около восьмой части всего запаса оставлялось для нужд дома Тай, а остальное делилось на ряд меньших свертков, которые рассылались в самые отдаленные части долины. Там содержимое свертков делили и поровну распределяли между домами. Рыба находилась под строжайшим табу, пока дележ не заканчивался; каждый мужчина, женщина и ребенок получали равную долю угощения.

Однажды рыболовы вернулись в полночь; но нетерпение островитян побороло даже это препятствие. Кори-Кори разбудил меня и сообщил новость:

– Рыба пришла!

Я не мог понять, почему нельзя было отложить это известие до утра. Рассердившись, я чуть не ударил туземца, но удержался и спокойно поднялся. Выйдя из дому, я очень заинтересовался иллюминацией, представшей моим глазам.

Посланцы из дома Тай разбегались по всем направлениям сквозь кусты рощи; перед каждым из них шел мальчик с пылающим факелом. Ярко пылающие факелы, их быстрое мелькание сквозь заросли ветвей, дикие крики возбужденных гонцов, дающих весть о своем приближении, и странный вид их голых тел на освещенном фоне леса производили незабываемое впечатление.

Когда старик Мархейо получил свою долю добычи, вся семья немедленно стала готовиться к банкету: тыквы были наполнены пои-пои, зеленые плоды хлебного дерева – испечены и разложены на листьях банана. Зажгли светильники, которые девушки все время держали в руках. Эти светильники сделаны довольно хитро. В долине есть дерево, на нем растут орехи, называемые тайпи «армор» и очень похожие на дикий каштан. Скорлупа ореха разбивается, ядрышко вынимается и затем нанизывается на длинное гибкое волокно, добываемое из кокосовой пальмы. Некоторые светильники достигают восьми-десяти футов в длину; они чрезвычайно гибки, один конец их сворачивается в кольцо, а другой зажигается. Орех горит неровным синеватым пламенем, и масло, в нем содержащееся, иссякает в течение десяти минут. Когда один орешек сгорает, зажигается другой, а пепел сбрасывается в ореховую скорлупу. Эта примитивная свечка требует постоянного внимания, и ее все время нужно держать в руке.

Тайпи едят рыбу сырой, с чешуей, костями, жабрами и всеми внутренностями. Рыбу держат за хвост, начинают есть с головы, и она исчезает с невероятной быстротой: можно подумать, что она целиком проскальзывает в горло. Я тоже решился отведать сырой рыбы. Она была замечательно нежная, маленькая, и я смаковал ее; но все же я сначала подвергал ее некоторой обработке ножом.

Глава 24

Однажды, когда я скитался с Кори-Кори по долине, мое внимание привлек странный шум, доносившийся из-за кустов. Пробравшись сквозь них, я впервые увидел процесс татуирования.

На земле лежал человек. Было очевидно, что он страдает, хотя он старался изобразить равнодушие. Над ним нагнулся татуировщик. В одной руке он держал короткую тонкую палочку с наконечником из акульего зуба, по верхнему концу которой ударял небольшим деревянным молоточком; он пробивал на коже дырочки, заполняя их красящим веществом, в которое обмакивал свой инструмент. Кокосовая скорлупка с жидкостью стояла возле него на земле.

Рядом, на разостланном куске грязной таппы, лежало множество странных черных инструментов из кости или дерева. Некоторые оканчивались маленьким острием и, как тонкие карандаши, служили для последних штрихов и отделки рисунка или для разрисовки самых чувствительных частей тела. Другие представляли собой ряд зубчиков, расположенных по прямой линии, как зубья пилы. Эти инструменты применялись для более грубой работы. У некоторых концы были сделаны в виде маленьких фигурок: просто приложив их к телу и ударив по ним, можно было оставить неизгладимый след.

Мастер был занят тем, что обновлял несколько поблекший рисунок на коже довольно пожилого человека. Сейчас он работал над веками, где продольная черта, похожая на ту, которая украшала Кори-Кори, пересекала лицо клиента. При этом мастер отбивал такт ногой и дико завывал.

Он был так глубоко погружен в работу, что не заметил нашего приближения. Затем, очевидно, решив, что я нуждаюсь в его услугах, с восторгом бросился ко мне, желая взяться за работу. Но когда я дал понять, что он ошибся, его разочарование было беспредельно. Он схватил инструменты и начал махать ими у моего лица, как бы выполняя работу и восхищаясь красотой своих рисунков. Я пытался отделаться от него, а Кори-Кори стал умолять согласиться на предложение мастера. Мой вторичный отказ вывел татуировщика из себя, он был в отчаянии, что потерял такой случай отличиться в своем искусстве. Он снова и снова вглядывался в мое лицо, представляя, вероятно, какой рисунок можно сделать на белой коже, и я в полном отчаянии, желая отвлечь его внимание от лица, протянул руку и предложил ему начинать операцию. Он с негодованием отверг мое предложение и стал скользить указательным пальцем по моему лицу, обрисовывая границы полос, которые должны были появиться там в результате его работы. Вне себя от ужаса, я все же вырвался и побежал домой, а мастер гнался за мной с инструментами в руках. В конце концов Кори-Кори вмешался и удержал его от погони.