Но я от жары не страдаю. О, нет!

Какой же на свете есть важный секрет?

Когда-то в Египте был предок рождён,

И Платом-Атоном был Пийей крещён.

Терпеть был воспитан, идучи вперёд,

Вести за собой и ропчащий народ…

Жару люблю с детства, а также зиму!

И дождь люблю, ветер! Всё, видно, люблю!

Да! По родословной Платона, по обрубкам ветвей его генеалогического дерева получалось, что возможно одна из его ветвей замысловато тянулась аж из Древнего Египта! Скорее всего, именно поэтому он легко переносил жару, в то время как весь народ в основном только и искал спасение от неё.

Платон же иногда думал и об им увиденном и замеченном.

Так он давно обратил внимание, что в транспорте: в электричках, в метро его красивые глаза ещё имели силу. Периодически девушки, блуждая взглядом, вдруг внезапно встречали глаза пожилого мужчины и не сводили с них своих глаз, а то и просто строили ему глазки. Платону было даже неудобно от этого, ибо ему было неудобно отвечать им взаимностью.

Как-то в полной электричке он обратил внимание на сидящую неподалёку у окна симпатичную девушку, не сводящую с него своих восторженно-красивых глаз. Стоящему в проходе Платону даже стало неудобно сталкиваться с нею взглядами, и он чуть смущённо отвернулся к соседнему окну вагона.

Может, хочет мне место уступить?! – поначалу мелькнула у него обнадёживающая мысль.

Но вновь встретившись с девушкой глазами и теперь улыбнувшись ей лишь уголками губ, он понял, при этом сразу немного приосанившись: Нет, не похоже! Значит, я ей понравился! А почему бы и нет?!

И в голову хоть и пожилого, но всё ещё озабоченного мужчины сразу полезли соответствующие обнадёживающие строчки, выдавая тайно желаемое им за действительное.

И Платон сочинил стихотворение якобы от лица незнакомой девушки: Идёт навстречу мне походкой…

Военная ещё в нём стать!

Когда-то был бы он находкой…

Но мне волненья не унять.

Сверкает сединой на Солнце.

А бирюзовые глаза

Пронзают душу аж до донца,

Меня пленяя до конца.

Подтянут он, не худосочен.

А живота в помине нет.

И голос его громок, сочен.

И жилист он, хоть не атлет.

И внешне он спортивен, собран.

И выглядит он не простым.

Ещё по моде был бы «убран»,

Дать фору мог бы молодым!

Лица морщины и не портят.

А искорки в его глазах

Любовный обещают фортель!

Но он пока на тормозах.

На женщин смотрит то и дело

Интеллектуальное лицо.

Загар его покрыл всё тело.

Надеюсь, кое-что ещё?

И я любуюсь этим дедом!

Любуюсь мудростью годов!

Да и влюбляюсь между делом,

Как пионерка, «Будь готов!».

Втемяшилась идея в темя.

Такие, девки, вот дела!?

Спросил меня бы: «Сколько время?»,

То я бы дедушке… дала!

P.S.

Я же нежная, росток,

Зелёная…, картошка.

Хоть девичий пришёл срок,

Для него я крошка.

Да! Ему бы я дала!

Пусть меня окучит!

Нет! Пожалуй, соврала:

Совесть ведь замучит.

Платону поначалу даже захотелось подойти к ней и познакомиться. Но его мозг быстро просчитал возможное развитие их отношений и последствия этого для всех. И ветеран сдержался, однако, втайне всё же надеясь на инициативу самой девушки. Но вскоре ситуация неожиданно резко изменилась. Девушка встала и, не оборачиваясь, пошла на выход к противоположной двери, будто бы завлекая его за собой. Но Платон устоял.

Если обернётся и призывно взглянет на меня, тогда сорвусь с места! А если нет, тогда и суда нет! – сразу для себя решил он.

Знать, суда нет! А я всё же кобель! Уж жизнь идёт к концу, а ничего во мне с годами не меняется!? – через секунды, наконец, понял он про себя.

Как всё на свете заканчивался июль, однако погода не менялась.

Не менялись и многие люди из окружения Платона.

Например, самый главный «муравей» их садоводческого товарищества – крупный, зрелый мужчина, внешне похожий на попа, или на интеллигента-гуманитария – каждое лето откуда-то перевозил землю на свой участок.

Наблюдая в очередной раз его согбенное, под тяжестью большой тачки с землёй, крупное тело, неспешно даже в жару толкающее перед собой драгоценный груз, Платон вдруг явственно, реально ощутил, как действительно бывают неисповедимыми пути господни!?

И это подтвердилось неожиданной смертью его почти ровесника, через дом соседа по даче, Анатолия Пустовойта.

В пятницу, 30 июля, пока Платон вечером после работы играл за соседними участками в футбол, его соратник погибал от сердечного приступа. Даже прибежавшие на помощь опытные врачи с их садоводческого товарищества не смогли ничего поделать.

И довольно быстро приехавшая на вызов скорая помощь лишь констатировала очередную смерть в этот рекордный чёрный день.

А ведь у Анатолия тоже, но на два месяца раньше, чем у Платона, родился внук, и тоже была внучка – школьница. И всё это от одной из двух дочерей-близняшек.

Ему – пенсионеру – теперь бы только и жить ради внука! Но нет! Судьба распорядилась по-другому! Тяжело теперь будет всем его пяти, из четырёх поколений, осиротевшим женщинам! – сокрушался Платон.

Видимо всё же негативно сказалось невольное скисание мужчины после ухода на пенсию, появившееся ощущение себя никому ненужным, отсутствие ярких хобби и увлечений, трудных и интересных дел, целей и задач, установки на жизнь, в конце концов!? – решил тогда писатель.

А поэт решил, что ему просто необходимо написать памятное стихотворение по этому печальному поводу, и он сочинил его:

Ушёл внезапно, как хотел.

Но ты же, Толя, передумал?!

Семью оставил не у дел.

А столько многого задумал?

Две дочери…, да внук теперь.

Живи и радуйся надежде.

Твори, работай без потерь.

Будь уважаемым, как прежде.

Но не обманешь судьбы рок,

И не вернёшь печалью радость.

(У каждого из нас свой срок.