Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, похожа, – сказал Сильверн. – Но меня так легко не проведешь.
– Вы же говорили, что ваша же… ваш консейль служит железным путям, – сказала Лумивеста.
– Ну, она не станционная смотрительница, – сказал Варис.
– Не совсем, – добавил Сильверн.
Другого объяснения Лумивеста не получила.
– А вот и наш вагон, – сказал Варис. – А ваш, миледи, ближе к движителю. Еще дальше – вагон-ресторан. И салон в самом конце. Давайте там и встретимся после того, как у нас проверят билеты.
– Хорошо, – сказала Лумивеста.
Варис и Сильверн вошли в вагон, свернули в узкий коридор налево и остановились примерно в середине. Сильверн открыл дверь и включил электрический свет.
Купе было два шага шириной и втрое больше в длину. Тут стояли два кресла, широкая кровать у противоположной стены, а у входа – туалетная кабинка и ниша со столом. Свет ламп на потолке рассеивался колпаком из рифленого матового стекла.
У внешней стенки купе стояла дорожная сумка Сильверна, а рядом с ним – складной письменный столик Вариса и старый кожаный саквояж-линкмен. Варис наклонился проверить багаж и посмотрел на ковер с узором из мельтешащих разноцветных точек.
– Помнится, Эдее не нравилось это ковровое покрытие.
– Было дело. Обронишь что-нибудь поменьше сапога, в жизни не найдешь. Но пассажиры не любят однотонных ковров. За свои деньги им хочется роскоши.
– А эти ковры выглядят очень дорого, – рассеянно заметил Варис.
– Спроси Эдею, сколько они стоят.
– Гм. У Извора в библиотеке полки ломятся от каталогов с образцами товаров, которые присылают производители – в палате лордов никто не знает, сколько стоит ковровое покрытие или ламповый фитиль. А когда у них спрашивают, то они советуют поинтересоваться в палате общин. И считают это замечательной шуткой.
– Да уж, – сказал Сильверн.
– Лейва… помнишь нашу коридорную с третьего этажа? Она родом с востока.
– Помню.
– Так вот, с разрешения Извора Лейва проводит у него в библиотеке все свободное время и зачитывается этими каталогами, как сказками.
– Как магия направляет душу… – вздохнул Сильверн, подавив смешок, и сел на край кровати. – Три человека, и два купе на троих. Магия направляет душу.
– Я пригласил Извора, но он отказался. По-твоему, будь у меня сила, я бы ей воспользовался?
– Ты по-прежнему отрицаешь свой талант.
– Какой талант? Заставлять женщин опаздывать на поезд?
– Гм, о таком я не задумывался. Но теперь, раз уж ты это упомянул… – Сильверн согнул пальцы правой руки и сосредоточился. В глазах полыхнули голубые молнии, руку пронзил поток света. На ладони возник кинжал с простой квадратной рукоятью и кургузым треугольным клинком, словно бы выточенный из синеватой стали.
– Клинок маловат, – скептически заметил Варис.
– Я не собираюсь никого убивать. – Сильверн разжал пальцы, склонил голову набок, и кинжал рассыпался сполохами света, которые превратились сначала в искры, потом в воздушную рябь, а потом исчезли без следа. – Талант, hazhna. В сравнении с тем, о чем ты говоришь, это ничего не значит.
Варис сел в кресло у окна и посмотрел за стекло. Соседняя колея пустовала. На перроне у 9-го выхода пассажиры садились на другой поезд, с темно-зелеными вагонами Северных железных путей. Среди людей на платформе Варис заметил знакомую фигуру Чеглока и мысленно пожелал ему приятно провести время на севере.
Вагон качнулся, послышался пронзительный скрежет, и поезд Вариса тронулся. Варис посмотрел на часы: стрелка коснулась трех. Сильверн растянулся на кровати и, судя по всему, задремал.
Они выехали из-под крыши Гранд-вокзала на дневной свет. Колеса стучали и подскакивали на стрелках – сложных соединениях рельсовых путей. Стрелочники в ярко-красных мундирах быстро, но без суеты переходили от одного стрелочного рычага к другому, переводя остряки – подвижные участки рельсов.
Поезд прошел под одной железной аркой, увешанной сигнальными фонарями, потом под другой, выехал на магистральную колею и прибавил скорость. За окном мелькали кварталы, где жили горожане средней руки; сады и дворики, развешанное для просушки белье, кусты роз, играющие дети; между домами раскинулся парк, на футбольном поле шел матч – и все это довольно далеко от железных путей, за полосой травы и гравия, за стенами и оградами, за узкими улочками.
Потом дома приблизились к колее. Поезд шел через Мидлингтон, окраину на северо-западе столицы, населенную рабочим людом. Здесь не было ни дворов, ни парков, а вывешивать белье на просушку в клубах движительного дыма было бы чистым безумием. Дети играли и тут, на склоне путейной насыпи; они мелькали смутными пятнышками, но, если приглядеться, можно было различить чумазые кривляющиеся мордашки. Поезд прибавил ходу.
В задних стенах домов из камня или из черного кирпича виднелись кривые деревянные и чугунные лесенки и маленькие окошки. Казалось, дома клонятся то к поезду, то от поезда, a там и сям в просветах между стенами мелькали новые стены; на извилистых улицах Мидлингтона, проложенных еще в Среднецарствие, заплутали бы любые враги – будь то чужеземные захватчики или местные бунтовщики, – осмелившиеся напасть на столицу.
Стальная стрела поезда насквозь пронзала и мидлингтонские арки, и мидлингтонские ветра. Один жилой квартал стоял вплотную к путейному полотну, и проносящиеся движители окутывали дома клубами дыма и осыпали золой. Владельцы этих домов заверяли палату общин, что жить там ничем не хуже, чем рядом с кузней или над дубильной мастерской, и что люди долгие годы обитали в таких условиях задолго до строительства железных путей. Вдобавок такого положения дел никто не скрывал, о нем говорило название жилого квартала – Зольник, – и арендная плата там была невысока. Жить в Зольнике никого силой не заставляли, и если бы люди не селились там по своей воле, то дома давно уже снесли бы, чтоб не тратиться на их содержание.
Те же голоса настаивали, что чистильщики обуви, которые поднимают цены на свои услуги, просто лентяи и напрасно переводят гуталин; что с художников, рисующих портреты на тротуарах, необходимо взимать налог за пользование городским имуществом; что лекарства для тех, кто не может их себе позволить, просто затягивают страдания слабых и усиливают их опасность для здоровых. А улицы в рабочих кварталах пусть остаются извилистыми, чтобы не облегчать задачу бунтовщикам.
В Срединных Равнинах и на Севере, там, где добывали уголь, глубоко в шахтах десятилетиями пылали жуткие пожары, а из растрескавшейся земли на поверхность время от времени вырывался горячий серный газ, уничтожая леса и дома.
Жилые кварталы, черные и зернистые, как угольный пласт, темные и тесные, как шахтная штольня, напомнили Варису об этих пожарах. Он отвернулся. Еще немного – и поезд въедет в фабричный район,