Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 59
Перейти на страницу:

Когда-то он часто наведывался в Варшаву. Именно здесь начинались его первые заграничные выставки. Бывало, он неделями гостил в мастерских местных художников, пил с ними «Выборову» и даже без особых усилий выучил польский язык. Так что, когда был в настроении, мог говорить на нем почти без акцента и даже с пижонским варшавским прононсом.

Поезд нырнул в тоннель, а через пару минут из темноты выплыл подземный перрон «Варшавы-Центральной». Вечерний поезд на Минск уже отошел, потому следовало подумать о месте для ночлега. Прикинув, к кому в такой поздний час удобно заявиться без предупрежденья, он остановился на Яцеке, старом приятеле, знакомом ему еще с тех первых варшавских выставок. Они не виделись несколько лет, но Андрэ знал, что Яцек стал успешным художником и в последние годы много ездил по миру, участвуя в престижных проектах. Когда же появлялся в Варшаве, большую часть времени проводил в мастерской, которая находилась совсем недалеко от вокзала на улице Яна Павла Второго.

Поднявшись наверх, Андрэ закурил сигарету. Прямо перед ним в неоновой подсветке стоял еще один его брат-близнец – помпезный Палац культуры и науки, циклопических размеров здание с высоким шпилем, подаренное после войны городу Иосифом Сталиным.

«Ну, здравствуй, дорогой братец, – поприветствовал его про себя Андрэ. – Как это в песне поется? Ох, Варшава моя, ох, столица! Вот я уже почти дома!» Обернувшись, он заметил, что несколько нищих невдалеке с интересом посматривали на него. «Однако. Черт возьми! Почему они так странно пялятся на меня? Нет, все-таки все вокзалы в мире одинаковы! Сейчас вот этот кривой подойдет и попросит на пиво!»

– Нет, не могу! – превентивно ответил Андрэ еще до того, как подошедший к нему бездомный успел что-нибудь произнести.

Изрядно помятый жизнью мужик, явно намеревавшийся стрельнуть пару грошей, развернулся и, что-то бормоча про фашистскую гадину, поплелся прочь. За много лет Андрэ хорошо изучил нравы бездомных на Варшавском вокзале. Раньше, по доброте душевной, он подбрасывал им деньжат. Однако, если подавал одному, через минуту появлялся другой, затем третий и так, незаметно, за полчаса, бывало, уходила десятка злотых. Решив, что это чересчур расточительно, он стал давать только двум первым просившим. А потом, еще поразмыслив, ради справедливости и социального равенства и вовсе перестал подавать. Теперь, когда к нему подходили, он обычно опережал просившего и сразу говорил: нет!

«Сволочи! Мизансцену ломают! После разлуки не дают спокойно надышаться воздухом Посполитой! – раздраженно подумал Андрэ. – Ну вот, еще один!»

– Идь до дупы!

– А может…

– Нет!

– Папиросу?

– Ну, ладно, папиросу можно! – он протянул нищему сигарету. – «Нет, определенно надо скорей сваливать отсюда. Эти бездомные, наверное, думают, что я прусский принц. Прибыл в Варшаву, чтоб сходить в Королевский замок посмотреть на сокровища предков». Бросив бычок в урну, он закинул за плечи рюкзак и побрел в сторону остановки трамвая.

Домофон у подъезда откликнулся сразу. Кто-то наверху нажал кнопку, не спрашивая, кто там. «Это хорошо, – подумал Андрэ, – хозяин дома». Поднявшись на мансардный этаж, он позвонил. В мастерской было шумно, доносились музыка и голоса. Вскоре появилась молодая барышня приятной наружности и, ничуть не удивившись его появлению, сказала:

– Напрасно звоните, тут не заперто. Заходите!

– Вечер добры! Яцек дома?

– Да, он с гостями. Сейчас позову!

Андрэ вошел в просторную прихожую, заставленную огромными полотнами и такими же значительными, но пока еще пустыми подрамниками. Яцек всегда отдавал предпочтение картинам крупных форматов. Андрэ нравилась его безумная, экспрессивная живопись. От нее исходила мощь, пассионарная энергия, которой так не хватало декадентским мандавошкам Буяна. Правда, в последние годы Яцек в угоду моде рисовал в основном эротические сюжеты – голых баб, трахающихся мужиков, секс в трамвае, в лесу, на пляже. Но выглядело это не пошло. Его трахальщики набухали сочной плотью. Сливаясь в экстазе, они как бы бросали зрителю вызов, кричали ему: «Хочешь секса в искусстве? – На! Получи! Насладись этим месивом тел, эйфорией красок, совокуплением цветов, форм, линий! Но мыто знаем – истинный оргазм испытает автор, когда ты выложишь на эту тумбочку хрустящую пачку зеленых банкнот!»

– О, Андрей! Не знаю, каким ветром тебя занесло, но, главное, вовремя! – перед Андрэ стоял хозяин мастерской.

– Я проездом, всего на одну ночь. Можно у тебя сегодня переночевать?

– Что за вопрос! Снимай пальто, проходи! – Бросив взгляд на Шелом, он добавил: – Да, шляпу тоже можешь снять! Не бойся, уши не отморозишь. У меня хорошо топят.

– Эта шляпа снимается только с головой.

– Ну, как знаешь! Только не проткни мне что-нибудь. А то мои полотна нынче дорого стоят, – отшутился Яцек и потащил гостя в большую комнату.

– Ты не представляешь, какие важные гости у меня сегодня, – продолжал он. – Одна очень крутая кураторша. Ездит по Европе, отбирает художников для следующей «Манифесты». С ней еще две девицы, но калибром поменьше. Я эту вечеринку специально для них устроил. Тебе надо обязательно с ними познакомиться!

Мастерская Яцека была довольно просторной, но при таком скоплении людей большая комната теперь казалась тесной.

– Что будешь пить? – хозяин подвел Андрэ к столу с бутылками всевозможных форм, калибров, цветов и наклеек.

– «Крупник» есть?

– Спрашиваешь! Эта старорежимная зараза всегда есть в моем баре! Ладно, развлекайся! Опрокинь стаканчик, а я пойду пока займусь гостями!

Андрэ нашел на столе знакомую квадратной формы бутылку и налил себе полстакана. Это был старолитовский «Крупник», крепкая и терпкая, настоянная на меде водка – напиток когда-то популярный в Беларуси, в восточных землях Речи Посполитой. Позже там его рецептуру забыли и разливали теперь только в Польше. Всякий раз, когда Андрэ возвращался на Коронные земли, из всех напитков он отдавал предпочтение именно «Крупнику». Каждый его глоток казался ему приветом из того терпкого времени, когда их страна простиралась от моря до моря, а в ее городах, замках, мястэчках цвел сладкий как мед золотой век сарматской культуры.

Пришпорив коня двумя изрядными глотками сарматской культуры, Андрэ пробежал взглядом по комнате, рассматривая находившихся в ней гостей. Несколько человек показались ему определенно знакомыми. Видимо, они встречались раньше на каких-то тусовках. Важных теток он также сразу приметил.

«Удивительно, почему все кураторши так любят черный цвет? – с легким раздражением подумал Андрэ. – Если б меня попросили описать их типичный портрет, я бы сказал: среднего роста, худощавая, с небольшой сексапильной задницей, часто в очках, но обязательно во всем черном. Вот и сейчас не надо быть большим умником, чтобы узнать их – комиссарши с маузером в голове, черные капелланы при армии, дарующие художнику патент на вечную жизнь!»

По расслабленной атмосфере в мастерской было понятно, что гости крутились вокруг стола со штофами уже не первый час, так что некоторые даже успели заснуть. Здоровенный, совершенно лысый толстяк, закинув голову назад, сидя спал на хозяйском диване. Вокруг капелланов в черном увивалось несколько человек. Посвящая их в свои концепции, они листали портфолио.

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 59
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?